В 2011 году во французском Национальном Архиве в Париже были выставлены восстановленные документы, касающиеся арестов и допросов французских тамплиеров в 1307 году. Два сохранившихся документа [J 413, №22 и 23] из бальяжа в Руане были отредактированы и подвергнуты новому анализу [Sean L. Field, “Royal Agents and Templar Confessions in the Bailliage of Rouen,French Hstorical Studies 39,no.1 (2016) 35-70.]. Эта статья сосредоточена на еще более показательном досье, состоящем из трех документов, относящихся к соседнему бальяжу Кан. Возможно, еще более яснее, чем в каких-либо иных документах Процесса тамплиеров, события, описанные в них показывают, как королевские агенты добивались признаний от тамплиеров в течение нескольких недель после их ареста.
Первым актом в этом досье [AN J 413, №29] является подробный перечень владений тамплиеров в бальяже Кан, который был составлен сразу после арестов 13 октября 1307 года. Он был отредактирован Леопольдом Делилем в 1903 году и даже переведен на английский язык [Léopold Delisle, Études sur la condition de la classe agricole et l’état de l’agriculture en Normandie au Moyen-Âge (Paris, 1903), 721-28; перевод на англ. Malcolm Barber and Keith Bate, The Templars: Selected Sources (Manchester, 2002), 191-201.]. Второй [AN J 413, №20] – это документ, составленный на месте и содержащий признания, данные в Кане 28–29 октября 1307 года тринадцатью тамплиерами, арестованными в бальяже. Большая часть [хотя и не вся] этого документа была отредактирована Генрихом Финке в 1907 году [Heinrich Finke, Papsttum und Untergang des Templerordens, vol. 2 (Münster, 1907), 313-16.]. Третий документ в досье Кана [AN J 413, №17] представляет собой нотариально заверенную латинскую версию тех же признаний этих же тринадцати тамплиеров, которые до сих пор практически не изучены. Его нет, как среди оцифрованных, так и опубликованных в печати, за исключением небольшого отрывка, опубликованного в 1888 году Гансом Прутцем [Hanz Prutz, Entwicklung und Untergang des Tempelherrenordens (Berlin, 1888), 325]. К сожалению, описание Прутца было настолько вводящим в заблуждение, что полностью скрыло истинную природу и интерес к этому акту.
В данной статье эти документы впервые анализируются вместе. Центральное место в этом исследовании занимает подробное сравнение записей признаний на местном и латинских языках. Такое сравнение дает очень яркие результаты. Оно не только раскрывает более полную картину того, что случилось с этими тринадцатью тамплиерами в выходные с 28 по 29 октября 1307 года, но и показывает, как одна и та же группа из шести светских и церковных следователей смогла в одном документе подчеркнуть применение пыток, а в другом опустить их. Таким образом, предлагаемое вашему вниманию изложение показывает, как работали королевские и церковные чиновники в бальяже Кана, чтобы создать как документ на местном языке, отвечающий королевским потребностям, так и латинский документ, соответствующий церковным ожиданиям. В свою очередь, эти находки имеют большое значение для прочтения других признаний, порожденных допросами тамплиеров по всей Франции, что позволяет предположить некоторые детали, скрывающиеся за ними.
Шесть тамплиеров из Байё
Путаница в отношении содержания и взаимосвязи между документами AN J 413, №№.17 и 20, восходит к самым ранним исследованиям процесса тамплиеров. Среди самых печальных последствий было повторное утверждение, что №17 касается допросов шести тамплиеров, которые якобы имели место в Байе. В новаторской работе Пьера Дюпюи 1654 года было неверно указано, что №17 содержал допросы, проведенные в Байё и Кане инквизитором Гийомом Парижским. Мало того, что ничего связанного с этим документом не происходило в Байё, но и Гийома Парижского на тот момент не было и рядом с Нормандией. Путаница, вероятно, возникла из-за беглого прочтения документа, что свидетельствует о том, что нотариус, который готовил №17 [Анри де Ги], был из епархии Байё, а доминиканцы, участвовавшие в допросе, ссылались на Гийома Парижского. В резюме Дюпюи далее указывалось, что тамплиер по имени Готье де Буллекс спросил, может ли он спасти свою жизнь, сказав правду, и, получив утвердительный ответ, признал обвинения, за исключением обвинения в поклонении идолу. Затем его примеру последовали три других тамплиера. Это резюме снова вводило в заблуждение, поскольку на самом деле документ содержит признания тринадцати тамплиеров, а не четырех.
Для №20, Дюпюи правильно указал, что документ содержал признания тринадцати тамплиеров в Кане, суммировав найденные там обвинения и сообщал, что допросы проводились религиозными деятелями по поручению Гийома Парижского и рыцарями Гуго де Шастелем и Энгерраном де Вилье. Тамплиерам была обещано помилование и они были признаны виновными, за исключением обвинений в идолопоклонстве. Последний тамплиер, однако, не захотел исповедоваться и был поставлен перед выбором, после чего должным образом сознался. Все это было довольно точно, за исключением одного – Дюпюи нигде не указывал, что эти тринадцать тамплиеров были теми же, что и в №17, и что их допрашивали одни и те же люди; здесь также нет четких указаний на то, что документ был написан на местном, французском языке [Pierre Dupuy, Traitiez concernant l’histoire de France: Sçavoir la condamnation des Templiers, avec quelques actes. L’histoire du schisme, les Papes tenans le siege en Avignon. Et quelques procez criminels (Paris, 1654), 82, 89.].
В 1813 году Франсуа-Жюст-Мари Ренуар посвятил несколько больше места делу Кана. Он начал с ошибочного утверждения, что семь тамплиеров, которые признались десятью днями ранее в Пон-де-л’Арше [J 413, №23], также были среди тех тринадцати, признавшихся в Кане. Но Ренуар точно сослался на латинский документ, содержащий признания этих тринадцати, а затем указал, что во втором документе сообщалось о допросах тех же тринадцати [его рассуждения показали, что документ был на французском языке, хотя он не подчеркивал этот факт]. Он знал, что эти допросы проводились в Кане [а не в Байё], справедливо подчеркивая ценность последнего документа как доказательства того, что пытки использовались для получения признательных показаний, и вскользь упоминал имена Готье де Буллена и Матье Рено [François-Just-Marie Raynouard, Monumens historiques, relatifs à la condamnation des chevaliers du Temple et à l’abolition de leur ordre (Paris, 1813), 239-41.].
Один или оба документа исследовались местными эрудитами – Жерве де ла Рю [в 1820 г.] и П. Карелом [в 1886 г.] [Essais historiques sur la ville de Caen et son arrondissment, par M. l’Abbé de la Rue, vol. 2 (Caen, 1820), 413-36. P. Carel, Histoire de la Ville de Caen depuis Philippe-Auguste jusqu’à Charles IX (Paris, 1886), 54-62.], но, к сожалению, более авторитетная работа Ганса Прутца в 1888 г. стала для науки шагом назад. В его обзоре сохранившейся документации, касающейся допросов тамплиеров, документ II был помечен как Байё и содержал описание и краткую выдержку из J 413, №17. Прутц перечислил имена шести тамплиеров, не указав на то, что существуют другие, и сказал, что они были допрошены in domo Bayoci рыцарем Хуго де Кастро 28 октября 1307 года. Фактически была дана только часть показаний Гальтеруса де Буллекса. Документ III Пруца был назван Кан 1307 28 октября. Здесь он перечислил имена четырех тамплиеров из J 413, No.20, без указания на то, что их было больше, и без указания на то, что это были те же люди, которые только что были внесены в список Байё [на этот раз имелся в виду Готье де Далленс, без указание на то, что это был тот же Гальтерус де Буллекс] [Prutz, Entwicklung und Untergang, 325-26.]. Таким образом, Прутц не только исказил количество задержанных тамплиеров и взаимосвязь между двумя документами, но также необъяснимым образом вернулся к утверждению Дюпюи, что в Кане проводились отдельные допросы.
Наконец, в 1907 году Генрих Финке написал свою компетентную, хотя и не совсем полную транскрипцию документа № 20. Он опустил список обвинений, содержащийся в нем, и назвал дату, которая была перенесена на один день назад [27–28 октября]. В остальном же представил в основном достоверное содержание текста. К сожалению, он не упомянул документ №17 и, таким образом, к сожалению, не сделал никаких ссылок на него. Поэтому и не прояснил связь между французским и латинскими документами и явно не исправил путаницу вокруг того, описывал ли документ №17 признания в Байё [Finke, Papsttum und Untergang, 2:313-16.]. Век спустя каталог 2011 года с выставки Archives nationales включал краткое описание [и частичное цветное изображение] No.20, но не упоминал №17 [Brunel et al. L’affaire des Templiers, 28-29.]
Эта долгая история с путаницей затронула даже лучшие современные исследования. Например, во втором издании Малькольма Барбера Процесс тамплиеров [2006] содержится часто цитируемое заявление о том, что: «После провинциальных слушаний сохранилось 94 показания , полученных с октября 1307 по январь 1308 года», с примечанием, что этот подсчет включает шесть показаний из Байё [и, отдельно, тринадцать из Кана] [Malcolm Barber, The Trial of the Templars, 2nd ed. (Cambridge, 2006)]. Более того, в другом месте он мимоходом упоминает, что: «в Байё допросами руководил королевский рыцарь Хуго Шастель” [Barber, Trial, 73.]. Ален Демурже, наиболее широко цитируемый французский авторитет, опубликовал в 1991 году полезную статью, в которой исправил отдельную ошибку, внесенную в литературу Прутцем, но все же полагался на Прутца в отношении тамплиеров, допрошенных в Байё [A. Demurger: “Encore le procès des templiers! À propos d’un ouvrage récent” Le Moyen Âge (1991]. Кроме того, более широкое исследование Демурже 2005 года дало точно такие же цифры, что и в примечании Барбера [A.Demurger: Les templiersi Une chavaiarie chretienne au Moyen Âge (Paris, 2005), 436.]. Даже в каталоге выставки «Архивы нации 2011 года» упоминалось о существовании шести тамплиеров, допрошенных в Байё [Brunel et al., L’affaire des Templiers, 28.]. К сожалению, эти шестеро были ничем иным, как историографическим фантомом. AN J 413, №№ 17 и 20, оба фиксируют один и тот же набор из тринадцати признаний, данных в Кане за выходные 28–29 октября 1307 года.
Ордера, аресты и описи: 14 сентября -13 октября
После того как мы похоронили призрак иллюзорных допросов тамплиеров в Байё, мы можем вернуться к событиям осени 1307 года. 14 сентября 1307 года Филипп IV направил письма королевским рыцарям, байли и сенешалям, приказывая арестовать всех тамплиеров королевства. Вместе с этим приказом пришли отдельные инструкции на французском языке, детализирующие порядок проведения арестов и допросов; это французское дополнение также содержало более четкий список обвинений, чем тот, который содержится в более витиеватой латинской риторике королевского письма [обвинения будут приведены ниже]. Затем, 22 сентября, королевский духовник и наделенный папскими полномочиями инквизитор Гийом Парижский написал своим собратьям – доминиканским инквизиторам, настоятелям и лекторам по всему королевству, прося их помощи в последующих допросах. Хотя Гийом повторил, по существу, те же обвинения, что и в письме короля, он не был столь конкретен, как французские инструкции, отправленные светским чиновникам. Другими словами, и королевским чиновникам, и доминиканцам были даны [немного разные] латинские версии обвинений, но наиболее ясной и подробной версией была версия, изложенная во французских инструкциях. Ни в одном из этих документов не указывалась дата предстоящих арестов, но они действительно имели место быть в пятницу, 13 октября. Как оказалось, наиболее известным примером этих документов является современная копия bailli of Rouen’s vidimus всех трех текстов, подготовленная 21 октября [AN J 413, №22] [Field: “Royal Agents and Templar Confessions”]. Хотя ни оригиналы, ни копии писем, отправленных королевским чиновникам в Кан, не сохранились – доминиканцы явно получали те же поручения, что и их коллеги в Руане [как мы увидим].
Эти распоряжения относились к пяти командорствам тамплиеров, расположенным бальяже Кана: Божи, Бретвиль-ле-Рабе, Войсмер, Курваль и Лувиньи. Первые четыре располагались в епархии Байё, а пятый – в епархии Се. В королевском письме от 14 сентября всем королевским агентам было приказано захватить и удерживать все имущество арестованных тамплиеров, а в сопровождающих его французских инструкциях указывалось, что должны быть составлены описи всех активов для каждого дома тамплиеров. К счастью, для этого бальяжа сохранились акты инвентаризаций, проведенных 13 октября, объединенных в единую компиляцию [AN J 413, №29], которая находилась у королевском советника Гийома де Ногаре на момент его смерти в 1313 году, а потом вошла в Trésor des Chartes [Charles-Victor Langlois, “Les papiers de Guillaume de Nogaret et de Guillaume de Plaisians au Trésor des Chartes”]. Вещественные детали этих описей не имеют здесь первостепенной значимости, но краткий обзор вовлеченных людей и мест имеет важное значение для последующего анализа.
Пять описей были произведены пятью разными группами королевских агентов в присутствии самих братьев тамплиеров, обычно под наблюдением множества сержантов и свидетелей. Многие из этих людей снова появятся в записях признаний тамплиеров в Кане. В Бужи, канский бальи Жан де Веррето сам составил опись в присутствии рыцаря Ричарда де Бретвиля и пяти сержантов, включая Ричарда де Томбера. В то же время командор дома Обен [Ланглуа] и братья Рауль [де Перусс] и Гийом [ле Рар] наблюдали за этим. В Бретвиль-ла-Рабель Рауль Глой провел инвентаризацию в присутствии королевского рыцаря Хью де Шастеля, виконта из Кана Готье-дю-Буазжилу и ряда других свидетелей, а также командора и братьев дома. Эти братья не названы в документе, но их последующие признания указывают на то, что командором были Матье Рено, а братьями Жоффруа Эрвье и Жан Шале. В Вуазмере ответственным за опись был священник Жан де Шастель. Она было произведена в присутствии многочисленных свидетелей. Имена арестованных прямо не называются, но упоминаются вещи Готье де Буллена (рыцаря), Анри де Рошура и Кристофа де Лувье, и эти три имени подтверждаются более поздними признательными показаниями. В Курвале священник Томас Алапен произвел опись в сопровождении нескольких агентов, сержантов и оруженосцев. Присутствовали командор тамплиеров Этьен де Невшато и два не названных брата, которыми, должно быть [на основании последующих признаний] были Ричард Белленгуэлел и Гийен Тане. В Лувиньи королевский рыцарь Энгерран де Виллер провел инвентаризацию [без упоминания сопровождающих] и обнаружил, что там проживал только один брат-тамплиер, Ги Панай. Хотя отсутствие точности в некоторых документах препятствует абсолютной уверенности, похоже, что здесь фигурируют тринадцать братьев, сделавших признания спустя две недели; и наоборот, нет никаких конкретных указаний на то, что какие-либо братья избежали этих хорошо скоординированных арестов.
Таким образом, после произведенных арестов и проведения инвентаризации тринадцать тамплиеров из этого бальяжа были заключены в тюрьму, вероятно, в petit château [досл. “маленький замок”] в Кане, где они в конечном итоге и признались [Charles-Laurent Salch, Dictionnaire des châteaux et des fortifications du Moyen Âge en France (Strasbourg, 1979), 220-22.].
События в других местах: 15–26 октября
Быстрое развитие событий в других частях королевства подготовило почву для признаний в Кане 28–29 октября. Первые дошедшие до нас признания, записанные во Франции, были взяты в бальяжах Труа и Руана. И то и другое долгое время игнорировалось и лишь недавно стало предметом серьезного изучения. Что касается Труа, то трое братьев призналось 15-го [в Иле] и 18 октября [в городе Труа] [A. Baudin, G. Brunel: “Les templiers en Champagne: Archives inédites, patrimoines et destins des hommes,” in Les templiers dans l’Aube, 27-69, analysis at 40- 46, ed. 63-69 (image of J 413, no. 16 at 62 and again later in the same volume at 217); G.Brunel, “Le procès des templiers champenois,” in Templiers: De Jérusalem aux commanderies de Champagne, ed. Baudin, Brunel, and Dohrmann, 139-46 (image at 143, catalog 290-91)]. Признания семи братьев в бальяже Руан имели более прямое отношение к событиям в Кане, потому что карьеры братьев в этих двух соседних бальяжах были переплетены. Пятеро тамплиеров из командорства Сент-Этьен-де-Ренневиль, которые были заключены в Пон-де-л’Арш, признались в среду, 18 октября. Брат Томас Квентин первым признался по полному списку обвинений: “когда брат Филипп Агат, командор Сент-Вобура, принимал его в орден, его заставили трижды отречься от Христа и плюнуть на крест; заниматься непристойными поцелуями и согласиться возлежать с братьями ордена, если те попросят; он видел идола на столе, и он верил, что его пояс касался его. Все четыре брата из Сент-Этьена согласились с этим основным признанием, как и рыцарь из дома Сент-Вобур. Наконец, сам брат Филипп, командующий Сент-Вобур, сделал отдельное признание в Шато-де-ла-Рош-д’Ореаль, в котором он заявил, что в качестве наставника он призывал всех, кого он принимал в орден, плевать на крест и отрекаться от Христа, как и он сам делал. К несчастью для тамплиеров, заключенных в тюрьму Кана, этот Филипп принял по крайней мере пятерых из них в орден в качестве наставника Нормандии [по крайней мере, так утверждалось в их последующих признаниях]. Таким образом, к 18 октября любое опротестование их виновности могло столкнуться со ссылкой на убийственное признание, сделанное тем самым человеком, который принимал их в орден.
Наконец, что гораздо более значительно, инквизитор Гийом Парижский со своей группой свидетелей и нотариусов начали записывать признания в парижском Тампле в четверг, 19 октября. За первые шесть дней допроса признались тридцать пять братьев. Среди самых важных из них, конечно же, был Великий магистр Жак де Моле [24 октября] [A.Demurger: Jacques de Molay: Le crépuscule des Templiers (Paris, 2014; E. A. R. Brown: “Philip the Fair, Clement V, and the End of the Knights Templar: The Execution of Jacques de Molay and Geoffroi de Charny in March 1314,” Viator 47/1 (2016): 229-92.]. Но более уличающими для тамплиеров в Кане и Руане были признания Жоффруа де Шарни [21 октября], прецептора Нормандии. Оба мужчины пытались ограничить свои признания, но оба сознались, что отрицали Христа во время своего вступления в орден. Кроме того, оба были среди тех, кого Гийом Парижский вызвал на публичную исповедь 25 октября в присутствии университетских магистров и других церковников. Жак, по всей видимости, но не Жоффруа, на следующий день снова сознался перед высоким собранием [Finke: Papsttum und Untergang, 2:307-13.; W. J. Courtenay, “Marguerite’s Judges: The University of Paris in 1310,” in Marguerite Porete et le “Miroir des simples âmes”: Perspectives historiographiques, philosophiques et littéraires, ed. Sean L. Field, Robert E. Lerner, Sylvain Piron (Paris, 2013), 215-31.].
Таким образом, когда в субботу, 28 октября, в Кане начали давать показания, следствие уже располагало многочисленными признаниями, свидетельствующими против тамплиеров. Признания великого магистра и прецептора Нормандии, вероятно, уже были известны в Кане, как и факт [если не текст] признаний из соседнего Руана.
Признания в Кане: октябрь 28–29
Показания начали записываться в Кане в субботу, 28 октября, и продолжались до воскресенья, 29 октября. На допросах присутствовали четыре доминиканца из Кана, два рыцаря, действовавших от имени короля, нотариус и множество свидетелей. Интересно, что нет никаких следов байли Кана, Жана де Веррето, составившего инвентарный список владений тамплиеров в Божи.
Две сохранившихся версии этих допросов следует читать вместе. С одной стороны, сравнение двух источников позволяет максимально точно установить последовательность событий. Но, что более важно, различия между двумя документами – что они включают и что исключают – раскрывают отдельные цели и аудиторию, для которых каждый из них был создан. Разница между этими двумя повествованиями высвечивает процесс, с помощью которого были получены признания тамплиеров, и способы, которыми этот процесс затем был скрыт в нотариально заверенных признаниях, записанных на латинском. Оба акта были торжественно запечатаны и, следовательно, в определенном смысле они оба «официальны», и оба были изданы от имени всех четырех доминиканцев и обоих королевских агентов. Но один из них [латинский] был предназначен для того, чтобы выдержать потенциальную проверку в качестве формального доказательства в церковном суде, в то время как другой [французский] был документом, составленным в качестве отчета королевскому двору. Для двух целевых аудиторий, несомненно, события осветили по-разному.
Латинская версия событий
Давайте сначала проследим за событиями, как они были зафиксированы в нотариально заверенном латинском документе J 413 №17. В своем письме от 22 сентября Гийом Парижский приказал доминиканцам расследовать обвинения сразу же, как только люди Филиппа IV доставят к ним тамплиеров. Признания должны были быть записаны государственным нотариусом, если это возможно, запечатаны доминиканцами [в качестве агентов инквизиции] и рыцарями [в качестве агентов короля) и отправлены королю и Гийому де Пари. Документ J 413 №17 демонстрирует, что в Кане эти инструкции были выполнены в точности.
Согласно латинскому документу, первое заседание состоялось в субботу, 28 октября, между каноническими часами prime [раннее утро, первый час после рассвета, примерно 6 утра] и nones [девятый час, три пополудни] в зале [aula]маленького замка. Анри де Ги, клирик епархии Байё и нотариус, первым подтвердил присутствие четырех доминиканцев Кана: “помощника Робера, «прозываемого Хенриконом», лектора Мишеля «прозываемого Шуке» и братьев Роже д’Аржанса и Жана де Мариньи. Они именуются “комиссарами [commissariis] религиозного и благородного человека, брата Гийома де Пари из ордена упомянутых братьев, капеллана господина папы, исповедника великолепного Филиппа милостью Божией короля Франков и инквизитора еретического разврата, назначенного апостольской властью в королевстве Франция.”
Затем нотариус скопировал в протокол значительную часть начала письма Гийома от 22 сентября и его пункты о датировке; то есть он счел нужным отметить фактическое «поручение» Гийома Парижского этим доминиканцам действовать в качестве его агентов. Затем нотариус зафиксировал присутствие дворян Хуго де Шастеля и Энгеррана де Виллерса, «рыцарей короля, назначенных упомянутым королем для последующих действий, насколько это было указано в засвидетельствованных письмах этого же самого короля”. Интересно, что нотариус не счел нужным включить отрывок из копии постановления Филиппа IV об арестах от 14 сентября для этого бальяжа, который должен был быть адресован этим двум людям. Тем не менее очевидно, что и доминиканцы, и королевские агенты были снабжены письменными поручениями и должным образом представлены нотариусу.
Затем [следуя этому повествованию] рыцарь Хуго возглавил допрос брата Готье де Буллена, «рыцаря Ордена тамплиеров, живущего в доме Войсмер». Хуго представил Готье каждую из пяти статей обвинения: “когда его впервые приняли в орден, его привели в секретное место, где ему показали крест и распятие, и три раза заставили отречься от Иисуса Христа и плюнуть на крест? Неужели брат, проводивший прием, поцеловал его в основание позвоночника, в пупок, а затем в губы? Было ли ему приказано принимать любого брата, который хотел бы лечь с ним, поскольку он был принужден к этому статутами ордена? Участвовал ли он когда-нибудь в собрании капитула, на котором поклонялись идолу в форме бородатой головы? Освящали ли священники этого ордена облатки, как это делали другие священники?” Несмотря на некоторые приукрашивания [особенно в вопросе, связанном с поклонением идолам], рыцарь Гуго просто взял статьи, найденные в местных инструкциях, которые сопровождали письмо короля от 14 сентября, и превратил их в вопросы. Допрос обязательно должен был проходить на французском языке, а нотариус отвечал за перевод на латинский язык.
Даже после двух недель заключения Готье не был готов признаться. Согласно этой версии событий, услышав эти вопросы, «он пытался уклониться с многочисленными клятвами и отказами» [multis adiurationibus et tergiversationibus]. Но, в конце концов, после того, как доминиканцы высказали ему «множество упреков, рассуждений и указаний» [multis obiurgationibus, rationibus et Inductionibus], Готье спросил у доминиканцев и рыцарей, «может ли он сказать правду об этих вещах без ущерба телу или членам». Доминиканцы и рыцари ответили, что он может, «если он намеревается с добрым и чистым сердцем вернуться к истинной вере и признать Христа». После чего Готье, преклонив колени и со слезами на глазах, просил милости у церкви и по собственному желанию признал, что первые тридцать пять статей были правдой, но что он ничего не знал об обвинениях, касающихся идола, или об обычаях священников при отправлении мессы. Услышав это признание, доминиканцы дали ему церковное прощение, а рыцари, действуя от имени короля, освободили его от всех телесных наказаний.
Полнота интереса к этой версии событий становится очевидной только при сравнении ее с французским вариантом. Это просто замечательная сцена. Хотя французские короли со времен Людовика IX приказывали королевским чиновникам помогать инквизиторам в их работе [Y. Dossat: Les crises de l’inquisition toulousaine au XIIIe siècle (1233-1273) (Bordeaux, 1959), 285; A.Dondaine, “Le manuel de l’inquisiteur (1230-1330),”Archivum fratrum praedicatorum 17 (1947): 85-194], здесь светские агенты короля выходят далеко за рамки вспомогательной роли. Именно рыцарь Хуго задавал вопросы о предполагаемой еретической церемонии посвящения, несмотря на то, что этим вопросом должны были заниматься присутствовавшие доминиканцы, должным образом уполномоченные на это главным инквизитором. И доминиканцы, отнюдь не державшиеся на расстоянии от этой светской узурпации инквизиторской власти, вступали в разговор с упреками и рассуждениями, когда Готье де Буллен не хотел признавать обвинения. Ясно, что две группы работали вместе, и доминиканцы фактически позволили королевским агентам придать импульс процессу. В самом деле, именно рыцари наиболее четко выполняли свое поручение, поскольку в инструкциях им было предписано обещать прощение, если братья исповедуют истину и вернутся к вере Святой Церкви. Доминиканцы, напротив, не получили четких указаний от Гийома Парижского о том, следует ли им предлагать какую-либо конкретную форму примирения.
Возвращаясь к записи нотариуса – далее рыцарь Хуго последовательно объяснил те же статьи еще пяти братьям: Матье Рено, прецептору Бреттевилл-ла-Рабель [где Хуго лично проводил инвентаризацию]; Этьену де Невшато, прецептору Курваля; Жоффрэ Эрвье [брат дома Бреттевилля, хотя эта идентифицирующая информация странным образом опущена в этом документе]; Жану Шале, брату в Бреттевилле; и Гийому ле Руру, брату в Божи. Каждого допрашивали по отдельности и просили рассказать правду об обвинениях, в которых “так открыто и ясно сознался упомянутый Готье [де Буллен]”, и доминиканцы “как могли убеждали их вернуться к истине.” И опять же, каждый спонтанно признавался в первых статьях, искал милости церкви и смягчения телесных наказаний [причем “некоторые умоляли больше, чем другие”] и отрицал, что знает что-либо о последних двух статьях. И снова доминиканцы и королевские рыцари предоставили желаемое помилование и освобождение от телесных наказаний.
Этот процесс, должно быть, занял несколько часов, так как нотариус прерывался, дабы подтвердить подлинность разбирательства, указав, что все это произошло inter horam prime et horam none, перечислив присутствующих свидетелей. Вряд ли их можно было назвать беспристрастным сборищем: “Господин Ричард де Бреттевилл, рыцарь” и сержант Ричард ле Томбур присутствовали, чтобы следить за порядком, во время инвентаризации в Божи 13 октября; Роберт де Каудебек был не только каноником св. Стефана в Кане, но и «клириком короля»; “господин Жан” был капелланом Хуго де Шастеля; Жан де Шастель самолично проводил инвентаризацию в Войсмере, а Рауль Глой – в Бреттевилле. В то время как Анри Кампион совершенно неизвестен [если только он не тот же человек, что и Пьер Кампион, упомянутый в документе позже), Томас де Тилья был священником у виконта Кана [Готье де Буажилу, присутствовавший при арестах и описи Бретвиля]; клирик Гийом Мари фигурирует в других документах, как принимающий присягу от имени виконта. Другими словами, большинство свидетелей были теми же агентами, которые арестовали тамплиеров двумя неделями ранее и проводившими инвентаризацию их имущества.
Вторая сессия возобновилась между nones и vespers, с теми же доминиканцами, рыцарями и нотариусом. Только трое братьев признались во время этой сессии: Ричард Белленгуэль, Гийен Тане, братья из Курваля и Анри де Рошур, брат из Войсмера. Используется тот же самый шаблонный язык, чтобы рассказать, как каждый брат был допрошен и мотивирован королевскими рыцарями и доминиканцами; как каждый свободно признал, что первые статьи были правдой, но что они ничего не знали о последних двух; как каждый успешно искал милости церкви и королевского избавления от наказания. В качестве свидетелей снова присутствовали Ричард де Бретвиль и Роберт де Кодебек. “Жан Паганус”, возможно, был “Жаном, капелланом Гуго де Шастеля”, который присутствовал на первом сеансе, а “Пьер Кампион”, возможно, был тем же человеком, что и Анри Кампион. Но имена Бертрана де Монсо, Гийома Жервеза, Анри Русселя и Ивона де Крайо показывают, что на этом втором сеансе действительно присутствовала существенно новая группа свидетелей, подчеркивая тот факт, что между первым и вторым сеансами был перерыв.
По-прежнему следуя латинской версии событий, третье и последнее заседание было проведено на следующее утро [воскресенье, 29 октября] снова в зале petit château , «около prime». Допрашивали последних четырех тамплиеров: Обена Ланглуа, прецептора Божи, Кристофа де Лувье, брата из Войсмера, Рауля «по прозванию Перусс», брата из Божи и Ги Панайя из дома в Лувиньи. Нотариус здесь был краток, просто указав, что каждый брат действовал точно так же, как братья, допрошенные ранее. Свидетели были почти все те же, что и на первом заседании: Ришар де Бретвиль, Робер де Кодебек, Жан де Шастель, Рауль Глои и Пьер Кэмпион [что, возможно, указывает на то, что он действительно был тем же человеком, что и Анри Кэмпион из первого списка], Томас де Тилья, Ришар ле Томбур и Гийом Мари.
