Один строил великую Францию, другой мировую церковную империю. Оба стремились к абсолютной власти. Это не могло не привести к столкновению.
За годы своего царствования Филипп IV удостоился многих прозвищ, среди которых самое известное – Красивый. Но было и менее благозвучное – фальшивомонетчик.
Всю королевскую жизнь Филиппу не хватало денег. Не лично ему, а его королевству. Проект Великая Франция, который он настойчиво продвигал, требовал огромного финансовых вливаний, а королевская казна, доставшаяся в наследство от отца, Филиппа III, была пуста как жилища простолюдинов, замученных налогами. Практика введения новых поборов давала лишь краткосрочные выгоды и вызывала побочные эффекты, по большей мере не совсем позитивные – лояльность к королевской власти среди знати и клира постепенно шла на убыль. О третьем сословии и упоминать не стоит.
Монарха это не очень сильно беспокоило. Физически власть была сильной, а королевская воля – железной. Король вообще не обращал внимания на критику снизу – Франция уверенно двигалась к абсолютизму и собиранию земель. Но на этом пути еще попадались камни. И весьма крупные.
Сначала это была Аквитания, принадлежавшая в то время английской короне. Эдуард I, король английский, мало того, что занимал земли, считавшиеся Филиппом франкскими, но еще и имел наглость поддерживать союзнические отношения со строптивой Фландрией. Тамошний граф Ги де Дампьер со своими бюргерами никак не хотели признавать вассальную зависимость от французской короны, хотя формально она имела место быть.
Война с англичанами (1294) так и не началась – королям удалось договориться. Но Гасконская компания, так она обозначена в истории, обошлась Филиппу в два миллиона ливров. Войска требовали содержания и прошлось платить всем — погибших не было. Не получилось с англичанами — отыграюсь на фламандцах, – подумал Филипп и двинул войска на Фландрию. Графство было до неприличия богатым и король испытывал справедливое негодование — в его королевстве никто не смеет быть богаче короля! (тамплиеры, видимо, об этом не догадывались). Государство — это я, — гораздо позднее воскликнет Людовик XIV, даже не подозревая, что основу для подобных утверждений начал создавать именно Филипп IV…
Фландрию удалось взять с наскока. Довольный результатом Филипп уж начал было подсчитывать размер контрибуции, которую ему будет выплачивать графство, но тут случился конфуз. Фламандцы собрались с новыми силами и в 1302 году устроили оккупантам кровавую баню при Куртре [Кортрейке], потоптав французские лилии, что называется, от души. О золоте Фландрии пришлось забыть. На время…
Потеряв надежду обогатиться за счет внешних источников, король решил повнимательней присмотреться к внутренним. Результат не замедлил себя долго ждать – Филипп затеял денежную реформу: количество серебра и золота в монетах уменьшили. Одновременно высочайшим указом было предписано считать монеты нового образца настоящими, номиналом выше, чем их предыдущие аналоги. Пик реформы пришелся на 1305 год, когда была выпущена знаменитая золотая монета нарицательной стоимостью в тридцать шесть денье, вместо прежних двенадцати. Надо отметить, что эксперименты с денежными знаками Филипп проводил и до этого, но в более скромных масштабах. Тренировался. На это же раз размер махинаций превзошел все мыслимые размеры…
Основу новой монеты составляла медь с тонким золотым покрытием. Понятное дело, что даже при не столь длительном обращении золото быстро стиралось и в первую очередь там, где на монете были выпуклости. И первым среди них оголялся монарший нос.
Обманутому народу оставался только смех. А король-то красноносый! – эта шутка на то время была самой популярной. Ее выкрикивали из толпы, едва завидев королевских чиновников, проезжавших по парижским улицам. Крикунов пытались ловить, но безуспешно. Тогда хватали всех, кто попадался, и следующим утром на Гревской площади можно было наблюдать очередных тощих братьев, как в шутку называли повешенных.
Иногда король сам проверял информацию от собственной полиции, частенько переодеваясь в простолюдина, толкаясь по людным местам и подслушивая разговоры. Один раз это едва не стоило ему жизни – его узнали. И не быть бы знаменитому процессу тамплиеров, если бы по злой иронии судьбы его не спасли бы те, кого он вскоре будет отсылать на пытки и костры. К счастью для короля, инцидент произошел вблизи Тампля. Храмовники бросились на помощь и оттеснили толпу, прикрыв Филиппа щитами. В них тут же застучали камни – так народ французский отблагодарил монарха за легкие деньги…
На денежной афере Филипп заработал более миллиона ливров. Но этого было опять мало. Следующим донором стало духовенство. Но тут он наткнулся на новый камень, на котором Спаситель собирался воздвигнуть церковь свою – на приемника св. Петра, Vicarius Filii Dei, в лице римского понтифика Бонифация VIII, в миру Бенедетто Каэтани.
По части изобретения способов пополнения собственной казны Бонифаций VIII не уступал Филиппу IV. С той только разницей, что папа не занимался подделкой денег. Самым удачным и масштабным его проектом стало учреждение так называемого Святого года, который стали праздновать с 1300 года. Суть была проста – кто в это время посетит Рим, тому будет даровано полная индульгенция. За все грехи разом. Проект имел просто ошеломляющий эффект. По оценкам очевидцев в Вечном городе постоянно находилось до двух сотен тысяч паломников и ежедневно прибывало-убывало порядка тридцати тысяч. Пожертвований было столько, что канонники церкви св. Петра гребли деньги лопатой в буквальном смысле.
Первым предвестником надвигающегося конфликта стало желание французского короля собрать с французского духовенства дополнительную десятину. Это случилось еще в 1296 году, в разгар фландрской компании. Король взывал к патриотизму, и клир согласился дополнительно финансировать обожаемого монарха, денно и нощно пекущегося об авторитете государства. Но тут в дело вмешался Бонифаций, запретившей своей буллой любые субсидии от церкви светским властям. Филипп счел это попыткой вставить палки в колеса его королевского экипажа и ответил контрмерами – запретил вывоз золота и серебра из Франции. Понтифик быстро смекнул, чем это обернется – папская казна попросту рискует остаться без солидных французских дотаций. Буллу не отменили. Но папа был вынужден отдельно заявить, что на Филиппа IV она не распространяется. Это была хорошая мина при плохой игре. Конфликт замяли, но семя ссоры было посеяно и вскоре начало давать всходы…
Политика дискредитации первых лиц государства средствами масс-медиа для достижения каких-либо политических целей их оппонентами отнюдь не изобретение нашего времени. Эти методы были апробированы еще в средневековье. В те время роль прессы исполняли церковники. Спустя некоторое время после столкновения Бонифация с Филиппом, с критикой деспотического режима Филиппа IV в целом и грязных денег в частности, вдруг выступил пармский епископ Бернар Сэссэ. Прелат состоял в лагере сторонников папы и все сразу поняли, откуда ветер дует.
Король, уже привыкший к критике своей денежной политики, никак не отреагировал на эту провокацию. В Лувре наблюдали и ждали, что будет дальше. А дальше епископа, как говорится, понесло. В одной из своих обличительных и, как ему казалось, убедительных речей он сравнил короля Франции с совой: …самой красивой из птиц, которая ни на что не годится… и далее в том же духе. Это уже было прямое оскорбление величества. Такого Филипп не прощал даже близким родственникам. Ожидание себя оправдало – теперь у короля был основательный повод расправиться с папским пресс-атташе. Что вскоре и последовало – Сэссе был арестован, лишен сана, а его имущество конфисковано в пользу одного из монастырей.
Бонифаций пришел в ярость. Этот папа вообще был известен своей вспыльчивостью и мстительностью. Даром, что слуга божий, не ведающий о кротости и смирении. В Париж срочно был отправлен гонец с грозной буллой Внемли, сын, суть которой метко охарактеризовал королевский советник Пьер Флоте: Внемли, Филипп и знай, что ты наш подданный и в мирских, и в духовных делах. Эдакий смачный плевок на королевские прерогативы Филиппа. Ранее подобному вразумлению подвергся германский император Альбрехт. Когда императорские посланники прибыли в Рим дабы подтвердить монаршую покорность, папа принял их сидящим на троне с короной на голове и мечом в руке, крича: Я император!..
Следом последовала булла Unam Sactam [читать текст буллы], в которой не на шутку разошедшийся понтифик более развернуто разъяснял неразумным французам и их королю, кто на самом деле здесь хозяин. А кто сразу этого не разумел, то он вновь повторял, что это он и в руках у него два меча, символизирующих духовную и светские власти. А кто не согласен, тому мечами этими, да по глупой головушке… Насчет меча он явно погорячился. Далее станет понятно, почему.
В ответ король созвал Генеральные штаты, на этот раз пригласив и третье сословие. И все французское общество в полном составе дружно осудило имперские замашки понтифика, попутно обвинив папу в ереси и пригрозив созывом Вселенского собора.
Исчерпав терпение, Бонифаций решил дать ход последнему козырю – отлучить Филиппа IV от церкви. В начале сентября 1303 года соответствующее постановление было доставлено в Париж и вручено королю. В римской курии у Филиппа было много осведомителей, и он уже знал содержание. Не читая, Филипп бросил его в горящий камин и приказал присутствующим молчать о послании, велев позвать Гийома Ногаре. Первый министр [ему еще предстоит сыграть свою зловещую роль в деле тамплиеров] понял короля с полуслова и вскоре отряд рыцарей спешно направился в Ананьи, личную резиденцию Бонифация…
Папский дворец взяли штурмом. Понтифик встретил нападавших сидя в кресле во всех папских регалиях. Его силой уволокли с трона на середину зала и бросили наземь. Мечи уже были занесены над его седой головой (а ему было более восемьдесяти лет), но Ногаре удержал нападавших. Ограничились рукоприкладством. И видать очень сильно – через четыре недели, 11 октября 1303 года , он скончался в муках . Тот, кто мнил себя держащим меч, от него и пострадал. Sic transit… Unam Sactam
Анохин Вадим [Vad Anokhin](с)
Санкт-Петербург 2019
