Пыль, поднятая огромным войском Саладина, могла превратить самое солнечное утро в сумерки. «Земля стонала под копытами его конницы, — писал с восхищением секретарь султана Имад ад-Дин аль-Исфахани, — и пыль вздымалась до небес». Должно быть, это было грозное зрелище: двенадцать тысяч конных воинов, скачущих впереди втрое большего числа наемников. Соратники Саладина любили говорить, что, когда франки Иерусалима (которых они считали «грязью» и «человеческими отбросами») узнают о приближении войска Саладина, они задрожат от ужаса и пожалеют, что родились на свет [Gabrieli and Costello, Arab Historians of the Crusades, 146-7.]
За десятилетие, прошедшее после каирской кампании, Салах ад-Дин Юсуф ибн Айюб, харизматичный, крайне честолюбивый и уверенный в себе человек, талантливый политик и полководец, стал лидером исламского мира и основал новую династию Айюбидов, названную так по имени его отца. Саладин возглавлял египетские кампании Ширкуха не в последнюю очередь потому, что был его племянником. Но не только это родство объясняло его успехи, и племянник очень скоро превзошел своего дядю. Через год после взятия столицы Египта Ширкух слег с ангиной — серьезным воспалительным процессом в горле, осложненным общим состоянием организма визиря, который много ел и любил жирную и мясную пищу. 22 марта 1169 года Ширкух скончался, и Саладин взял власть в свои руки [Richards, Rare and Excellent History of Saladin, 45.]. Он быстро добился того, что город халифа-шиита аль-Адида признал духовную власть суннитского халифа из багдадской династии Аббасидов, а затем начал завоевания в Египте, Сирии и Месопотамии.
Честолюбивые устремления Саладина принесли ему много врагов. Среди них был сам Нур ад-Дин, стоявший за переворотом, который Ширкух совершил в Египте, и видевший себя, а не выскочку-курда, правителем объединенных Сирии и Египта. Но у Саладина были свои планы. Талант полководца, неутомимость, сила личности и доля удачи помогли ему с 1169 по 1177 год распространить свое влияние за пределы Египта и стать главной угрозой для мусульманских правителей Алеппо, Дамаска и Мосула. В 1171 году, после смерти аль-Адида, Фатимидский халифат окончательно прекратил свое существование. После этого Саладин начал устанавливать суннитскую власть по всему Египту, подчиняя его себе.
Все попытки подослать к нему убийц, организовать против него заговор или одолеть его на поле боя проваливались. Его главный соперник в регионе, Нур ад-Дин, в 1174 году умер, и Саладин сразу же занял его место. Сначала он устроил переворот в Дамаске, устранив тех, кто пытался посадить на престол одиннадцатилетнего сына Нур ад-Дина. Саладин увез мальчика из города, а затем женился на его матери, вдове атабека, чтобы узаконить захват власти. Закрепив таким образом за собой Дамаск, в следующем году он повел кампанию против семьи и последователей Нур ад-Дина, завоевывая северные территории, и захватил города Хомс и Хама. Почтительные обращения к халифу в Багдаде принесли плоды, и в знак признания его заслуг в 1175 году Саладину был пожалован титул султана Египта и Сирии. В конце 1170-х он продолжал вести войну против родственников и бывших соратников Нур ад-Дина в Алеппо (который в конечном итоге перешел к нему в 1182 году) и Мосуле [который ему так и не достался]. К началу 1180-х годов Саладин, несомненно, был главной фигурой во всем исламском Леванте.
Свои притязания на власть он основывал на тщательно продуманном образе истинного защитника веры, превосходящего всех остальных в приверженности священной войне — джихаду. Щедрый, благочестивый, умный и (относительно) гуманный правитель, он также был необычайно проницателен в оценке людей и их поступков и производил на окружающих глубокое впечатление. Его соратникам Ибн Шаддаду и Имад ад-Дину, оставившим подробные описания жизни и деяний Саладина, не надо было напрягать воображение, чтобы найти повод для восхвалений своего господина. Главным в нем было желание сражаться с проклятыми франками, занявшими Иерусалим и господствовавшими на землях Триполи и Антиохии. Ибн Шаддад писал о нем:
Совершать подвиг во имя Аллаха стало для него настоящей страстью; все сердце его было подчинено этому делу, которому он отдавался и душой, и телом. Он не говорил ни о чем ином; все его мысли были поглощены тем, как проявить усердие на пути Аллаха; все помыслы были связаны с его воинами. Он выказывал всяческое почтение к тем кто говорил об усердии на пути Аллаха, и вдохновлял народ на это [Там же. С. 28. Цит. по: Баха ад-Дин Абу-л-Махасин Йусуф ибн Рафии ибн Тамим. Саладин: Победитель крестоносцев. — СПб.: Диля, 2009.].
то было больше, чем просто благочестие. Саладина подняло над всеми понимание того, что лучший способ достичь единства в исламском мире (и укрепить свою личную власть над ним) — сплотить собратьев- мусульман под знаменем священной войны с христианами. Открытое стремление Саладина к завоеваниям и его ярко выраженные антихристианские настроения делали войну с королевством крестоносцев неизбежной. Можно только удивляться тому, что ему потребовалось без малого десятилетие, чтобы сделать первый шаг. Но когда он пришел, тамплиеры были среди первых, кто встретил его.
***
После 1169 года, когда Саладин захватил власть в Египте, отношения между тамплиерами и королем Иерусалима оставались напряженными. В тот год Бертран де Бланфор умер, и капитул ордена избрал великим магистром Филиппа Наблусского, барона, родившегося на Востоке и имевшего тесные связи с двором Амори. Филипп вполне мог стать магистром тамплиеров в ответ на прямо высказанное желание короля, хотя в равной степени возможно, что его избрание было обдуманным шагом со стороны ордена, стремившегося восстановить отношения с короной. В любом случае в краткосрочной перспективе этот шаг оказался удачным: под командованием Филиппа тамплиеры вновь присоединились к королевскому войску при вторжении (безрезультатном) в Египет. Но преданность Филиппа короне перевесила его приверженность ордену. К 1171 году он подал в отставку, чтобы возглавить королевское посольство к византийскому императору Мануилу I Комнину в Константинополь. Путешествие ему предстояло недолгое, но в пути Филипп умер.
Его место в ордене занял еще один явный сторонник Амори, Одон де Сент-Аман, который также состоял прежде на службе у короля в качестве маршала Иерусалима. Вероятно, от Одона ожидалось, что он сумеет удерживать тамплиеров в русле королевской политики, но на этот раз успеха достичь не удалось. Действия Одона на посту лидера свидетельствуют о бурном темпераменте и импульсивности, и он очень скоро пришел к тому, что поставил выше всего независимость ордена и не захотел быть марионеткой Амори.
Первый кризис в бытность Одона великим магистром произошел в связи с таинственной шиитской сектой ассасинов, члены которой практиковали искусство показательного устранения неугодных. Штаб-квартира ассасинов находилась в крепости Аламут в Персии, но после 1130-х они захватили ряд территорий в горах Сирии и несколько крепостей высоко в горах Носайри, между графством Триполи и Антиохийским княжеством. Согласно хронике Гийома Тирского, во времена правления Амори шестьдесят тысяч ассасинов занимали десять крепостей, собирая дань с близлежащих деревень. Название «ассасины», вероятно, было связано с их пристрастием к гашишу, который смертники употребляли перед совершением убийства. «Если случается, что какой-либо правитель начал питать ненависть или недоверие к этому народу, их вождь вкладывает кинжал в руку одного или нескольких своих последователей, — писал Гийом Тирский. — Те, кого таким образом назначили, сразу же спешат выполнить приказ, независимо от последствий деяния, не страшась и самой смерти» [Babcock and Krey, A History of Deeds Done Beyond the Sea, II, 391,]. Позже немецкий хронист Оливер фон Падерборн писал, что [Bird, J., Peters, E. and Powell, J. M. (eds.). Crusade and Christendom: Annotated Documents in Translation from Innocent III to the Fall of Acre, 1187-1291 (Philadelphia: 2013), 189.]. Но, по правде говоря, ассасинов больше занимали не христиане, а другие мусульманские лидеры. Поэтому Амори стремился заключить союз с ними против общих суннитских врагов в Сирии и Египте. С этой же целью в 1173 году Старец Горы направил ко двору Амори посланника. Его звали Абдалла, и, согласно очень пристрастному свидетельству Гийома Тирского, он был «мудр и красноречив, умел в своем деле и надежно представлял своего господина» [Babcock and Krey, A History of Deeds Done Beyond the Sea, II, 392.]. Однако тамплиерам красноречие Абдаллы не понравилось, поскольку одно из предложенных им соглашений лишало орден прибыльного источника дохода.
Ассасины и тамплиеры были соседями и хорошо знали друг друга. У тамплиеров был большой замок в Тортосе, очень близко к горам Носайри, где стояли крепости ассасинов. Ближайшая из них, Калаат- аль-Каваби, находилась чуть больше чем в восьми километрах от владений тамплиеров. Само по себе это не представляло угрозы: ассасины не были заинтересованы в том, чтобы устранять членов ордена, поскольку на смену одному магистру был бы сразу выбран другой и отдельные братья не имели такого значения, как орден в целом [Barber, The New Knighthood, 103.]. Каждый год ассасины выплачивали тамплиерам две тысячи золотых безантов за то, чтобы те оставили их в покое. Если верить Гийому Тирскому, Абдалла просил отменить эту выплату и ради обеспечения безопасности государства Амори готов был пойти ассасинам навстречу. Король выдвинул свои условия и отправил посланника обратно в горы с сопровождением и охранной грамотой, чтобы тот согласовал со своим господином окончательные условия соглашения.
О том, что произошло дальше, мы знаем также от Гийома Тирского. «Под охраной и с проводником… предоставленным королем, Абдалла уже проехал Триполи и был у границ своих земель», — писал он. Но на подступах к горам ассасин попал в засаду. Рыцарь-тамплиер Готье дю Мениль, одноглазый, а потому легко узнаваемый, вместе с несколькими другими неназванными сообщниками в орденских плащах «напали на отряд с обнаженными мечами и убили посланника» [Babcock and Krey, A History of Deeds Done Beyond the Sea, 11,392-3.]. Весть об этом ужасающем предательстве привела Амори в бешенство. Он созвал своих баронов и сообщил им, что «королевская власть попрана, а честность христиан незаслуженно опозорена» [Там же. С. 393.]. Затем он послал двух баронов — Гийом Тирский называет их имена: Сайе де Мамдун и Годишо де Тюру — потребовать от магистра тамплиеров… удовлетворения королю и всему королевству за этот кощунственный поступок». Ему нужна была одноглазая голова Готье дю Мениля на блюде.
Увы, Одон ее не предоставил. Он заявил, что это внутреннее дело ордена, и сослался на папские буллы, которые еще в 1140-х годах вывели тамплиеров из подчинения королю и сделали их подотчетными только папе. Пообещав самостоятельно наказать Готье и отправить его на суд понтифика, он «от имени папы запретил кому-либо чинить расправу над членом братства», — написал Гийом Тирский и отметил, что магистр также позволил себе другие высказывания, проникнутые крайним высокомерием, ему свойственным. Должно быть, эти высказывания были довольно крепкими, раз Гийом, любивший украшать свою хронику яркими подробностями, не вынес их на суд общества.
Таким образом, надежда на то, что Одон будет послушным магистром тамплиеров, умерла вместе с Абдаллой. В конце концов Амори схватил- таки Готье дю Мениля. Он отправил двух рыцарей в Сидон, где скрывался Готье, те силой захватили дю Мениля в доме тамплиеров и отвезли закованным в цепи в Тир, где бросили гнить в королевское подземелье. Но это было все, на что решился король. Более жестких мер против ордена в целом он предпринимать не стал, и проявленная им сдержанность даже удивила Гийома Тирского [Там же. С. 394.]. Отношения с орденом разорваны не были. Тамплиеры продолжили служить щитом латинских земель, но исполняли этот долг на своих условиях, сохраняя независимость от короля.
В 1179 году на проходившем в Риме Вселенском соборе Западной церкви, получившем название Третий Латеранский собор, была предпринята попытка ограничить свободу военных орденов если не в дипломатической и военной сфере, то по крайней мере в религиозной (вполне вероятно, хотя и не доказано, что эта инициатива исходила от Гийома, который присутствовал на соборе как архиепископ Тира и представитель латинских государств Востока). Дело в том, что тамплиеры и иоанниты- госпитальеры играли в этих государствах все более важную роль, и никто не стремился чрезмерно этому препятствовать. Их значимость еще больше повысится в 1180-х годах, с ростом угрозы, исходящей от Саладина.
С каждым днем становилось все очевиднее, что внутренние разногласия не столь важны, как борьба за выживание.
В декабрьский день 1177 года гонец, пошатываясь, шел на север от Иерусалима, направляясь к крепости Харим, что недалеко от Алеппо. Он был «изранен и изувечен», измучен и ослаблен, но не выпускал из рук свою драгоценную ношу: письмо всем христианам, где рассказывалось о событиях, которые произошли несколько недель назад между Рамлой и Ибелином в месте под названием Монжизар [Телль ас-Сафит]. Послание было написано Раймондом, магистром госпитальеров в Иерусалиме, где братья ордена уже не справлялись с потоком раненых. Это само по себе являлось событием чрезвычайным: странноприимный дом иоаннитов в Иерусалиме был велик и богат не меньше, чем дом тамплиеров. Расположенный прямо напротив храма Гроба Господня, он вмещал одиннадцать палат и от тысячи до двух тысяч больных и раненых [О странноприимном доме госпитальеров в Иерусалиме см.: Pringle D., “The Layout of the Jerusalem Hospital in the Twelfth Century: Further Thoughts and Suggestions” in Upton-Ward, The Rule of The Templars, 91-110.]. Должно было произойти нечто невиданное, чтобы возможности братьев ордена оказались исчерпаны — и все же именно об этом писал Раймонд. Войско христиан, в котором были и тамплиеры, и госпитальеры, сразилось с армией Саладина; обе стороны потеряли тысячи людей, а многие из выживших получили ранения. Их тела сейчас врачевали братья-госпитальеры, а души исцеляли молитвы верующих. «Непостижимы дела Господни, — писал госпитальер. — Блажен тот, кого они не потрясут» [Barber and Bate, Letters from the East, 72.].
Битва при Монжизаре стала первым крупным сражением между Саладином и христианами, и она неслучайно произошла именно в это время. В 1174 году Иерусалимское королевство было ослаблено скоропостижной кончиной короля Амори от дизентерии, которой он заболел во время осады Банияса. Этот удар был тем более тяжел, что его сыну Балдуину IV было всего тринадцать лет, и он страдал проказой — неизлечимой болезнью, которая в детстве проявляла себя онемением в конечностях, а с годами будет поражать его все сильнее.
Проказа была проклятием латинского королевства, и страдали от нее многие. Известно, что на базе приюта для прокаженных, расположенного недалеко от Иерусалима, в 1140-х годах был создан орден Св. Лазаря. Он стал госпитальерским и военным, как ордена иоаннитов и тамплиеров. Но медицинская помощь прокаженным могла быть только паллиативной: в течение многих лет бактериальная инфекция постепенно лишала конечности страдальца чувствительности, а вторичные инфекции вызывали гниение тканей, приводили к слепоте и, наконец, к параличу дыхательной системы. Вопрос был только в том, как скоро жертва болезни умрет.
В течение трех лет Саладин наблюдал за борьбой, которую прокаженный король Балдуин IV вел, чтобы утвердить свои права на королевство, в то время как сам он отстаивал свое положение султана Сирии и Египта и отражал атаки сторонников Нур ад-Дина в Алеппо и Мосуле. Но к 1177 году Саладин был готов испытать на прочность государства крестоносцев. В конце лета он собрал в Египте большую армию и двинулся на земли франков, обойдя небольшое христианское войско, спешившее ему навстречу, чтобы остановить его в Аскалоне. Мусульмане стремительно продвигались к Иерусалиму, сжигая на своем пути дома и целые поселения. Короля Балдуина, больного и едва способного командовать войсками, поддерживал целый ряд знатных христианских баронов, в том числе бывший князь Антиохии Рено де Шатильон, проведший полтора десятка лет в плену в Алеппо, что только еще сильнее разожгло в нем пламя ненависти к мусульманам. В ноябре 1177 года Рено от имени короля призвал магистра Одона де Сент-Амана и восемьдесят тамплиеров под знамена короля, и вместе они вышли из Газы, чтобы догнать мощную армию Саладина и любой ценой заставить его покинуть королевство и вернуться в Египет.
Конные тамплиеры в боевом снаряжении были грозным зрелищем. К тому времени изначальный латинский устав был дополнен множеством новых положений, записанных на французском языке. Они регулировали не вопросы религиозного служения, а все, что касалось нелегкой военной службы рыцарей Храма на равнинах и горных перевалах Сирии и Палестины. Иерархия тамплиеров была строго определена: вторым после великого магистра [Термин «великий магистр», часто используемый сегодня для описания главного магистра тамплиеров (в отличие от региональных), на самом деле не был ни широко используемым, ни формальным титулом на Востоке. См.: Burgtorf, J., The Central Convent of Hospitallers and Templars: History, Organisation and Personnel (1099/1120-1310) (Leiden/Boston: 2008), 182.] был сенешаль, затем маршал, который командовал на поле боя, далее следовали региональные командоры, или прецепторы, возглавлявшие дома тамплиеров в отдельных городах или землях. Туркопольер отвечал за вербовку и организацию наемной легкой сирийской конницы. Смотритель одежд руководил снабжением, следя за тем, чтобы рыцари и сержанты были должным образом оснащены оружием, доспехами, одеждой, постелями, всем, что нужно, чтобы разбить лагерь, и прочим необходимым в походе.
Дисциплина ставилась превыше всего. Что бы ни делали рыцари — находились ли они в лагере, или ехали колонной под своим черно-белым флагом, или неслись в атаку, — на каждый случай существовали строгие правила. Тамплиеры были связаны обетом послушания — Богу, уставу и своим командирам.
Они не могли грузить багаж или седлать лошадей без приказа маршала. Когда же такой приказ звучал, братья должны были прежде, чем выполнить его, ответить: «De par Dieu!», что означает «Именем Господа!». На марше рыцари ехали колоннами, а их оруженосцы шли впереди, неся копья. На ночных маршах колонна продвигалась вперед в полной тишине, и даже в светлое время суток разговаривать можно было только по необходимости. Покидать свое место в колонне не разрешалось. Тем более было запрещено нарушать строй в бою, исключение составляла лишь необходимость помочь брату, чья жизнь подвергалась непосредственной опасности. Молча и решительно братья ехали на поле боя, и только когда звучал трубный звук, отдающий приказ об атаке, они запевали псалом [См. Kedar, B. Z., The Tractatus de locis et statu sancte terre ierosolimitane” in France, K. and Zajac, W. G. (eds.), The Crusades and their Sources — Essays Presented to Bernard Hamilton (Aldershot: 1998).]
Не нам, Господи, не нам,
но имени Твоему дай славу
ради милости Твоей,
ради истины Твоей.
Прятаться или бежать перед лицом опасности считалось позором. У того, кто проявил трусость, отбирали лошадь, и ему приходилось возвращаться в лагерь пешком — особенно унизительное наказание для рыцаря, который по определению являлся всадником и был немыслим без боевого коня. Даже получивший тяжкие увечья не мог покинуть отряд без прямого разрешения командира. Отступать с поля боя нельзя было до тех пор, пока армия, в которой сражались тамплиеры, не терпела поражение.
Эта готовность стоять до последнего и делала тамплиеров столь ценными в глазах королей Иерусалима, когда они собирали свои армии. Именно поэтому покойный Амори давал им такую свободу действий, несмотря на то что орден не подчинялся его власти и действовал вопреки его политике. И именно поэтому сын Амори, прокаженный король Балдуин IV, и Рено де Шатильон, направляясь к холму Монжизар, где зимой 1177 года были замечены армии Саладина, взяли с собой из крепости Газа восемьдесят тамплиеров.
Судя по рассказу ученого и хрониста XIII века Абу Шамы, армия Саладина не ожидала активного сопротивления со стороны франков. Султан позволил своим солдатам рассеяться по округе и грабить деревни, вместо того чтобы держаться всем вместе. «Удача отвернулась от них», — мрачно заметил Абу Шама, и так оно и было [Abu Shama, “The Book of the Two Gardens” in Recueil des historiens des croisades — Historiens orientaux Tome IV (Paris: 1898), 185.]. Войско латинян, впереди которого несли иерусалимский животворящий крест — главную их святыню, появилось неожиданно и обрушилось на мусульман атакой тяжелой кавалерии. Это франки умели лучше всего: одетые в броню конные воины во весь опор неслись на врага. Это было устрашающее зрелище, и мусульмане никогда не могли защититься от таких атак. Франкских рыцарей было значительно меньше, чем людей Саладина, но они компенсировали свою малочисленность яростным напором.