В самой башне гарнизон сражался храбрее и выдержал двадцать четыре часа, тем не менее к утру вынужден был сдаться. Венецианцы отстегнули огромную железную цепь, протянувшуюся на пятьсот ярдов через устье бухты, и с грохотом сбросили ее в воду Флот вошел в бухту уничтожив несколько византийских судов во внутренней гавани. Морская победа была безоговорочной.
Константинополь тем не менее не сдался. Его северные крепостные стены – те, что шли вдоль берега бухты, – не могли сравниться мощью или великолепием с огромными опоясывающими город с суши стенами, возведенными в V веке императором Феодосием II, однако их яростно защищали. Постепенно греки стали набираться отваги и решимости, которых до сих пор им так недоставало. За все 900 лет существования их город ни разу не сдался иноземному захватчику. До сегодняшнего дня они и не думали, что такое может случиться. Очнувшись наконец то и в полной мере осознав угрожавшую им опасность, они приготовились сопротивляться.
Атака была направлена против самой слабой точки византийской обороны. Это был морской фасад императорского Влахернского дворца, занимавший угол, образованный стеной Феодосия и той, что огибала бухту Золотого Рога с северо западной оконечности города. Атаку начали утром, в четверг 17 июля, одновременно с суши и моря. Венецианские корабли шли низко, проседая под тяжестью осадной техники – стоявших на полубаке метательных орудий и таранов, тут же были сходни и штурмовые лестницы, подвешенные на канатных блоках между нок-реями. Первая наземная атака франков была отбита англичанами и датчанами, которые триста лет составляли знаменитую варяжскую стражу императора. Исход битвы решили венецианцы и до значительной степени лично Энрико Дандоло.
Об отваге старого дожа нам известно не по отзывам хронистов Венецианской республики, а со слов Жоффруа де Виллардуэна. Он сообщает, что, хотя венецианский флот подошел так близко к берегу, что люди, стоявшие на штурмовых лестницах, врукопашную сражались с защитниками города, венецианские моряки не решались втащить суда на берег.
И тут произошло удивительное проявление храбрости. Дож, человек старый, к тому же слепой, встал на носу галеры рядом со знаменем Святого Марка и крикнул людям, чтобы его первым высадили на сушу И они послушались и высадили его на берег и вынесли знамя, тогда вслед за ним и остальные спрыгнули на берег и воткнули древко знамени в землю. Когда другие венецианцы увидели штандарт святого Марка, а рядом с ним галеру дожа, то устыдились и последовали его примеру.
В разгар атаки защитникам стало ясно, что шансов у них нет. Дандоло послал весть франкским союзникам, что в руках венецианцев не менее двадцати пяти башен. К этому времени его люди ворвались в город через бреши в стене и деревянные дома в влахернском квартале, примыкавшем к атакованному участку городской стены. В тот вечер Алексей III, император Константинополя, тайно бежал из города и оставил жену и детей, за исключением любимой дочери. Он взял с собой ее, а также несколько других женщин, 10 000 фунтов золота и мешок с драгоценностями. В общем, приготовился к будущему, как сумел.
В самый критический момент своей истории Византия осталась без императора. Возможно, кто то удивится, узнав, что на поспешно собранном городском совете решено было выпустить из тюрьмы старого Исаака Ангела и вернуть его на императорский трон. Он был совершенно слеп – брат из предосторожности лишил его не только трона, но и глаз. На трон уселся безнадежно некомпетентный правитель. Тем не менее он был законным императором, и, вернув его, византийцы верили, что устранили причины дальнейших посягательств крестоносцев. В какой то степени так и случилось, однако оставался вопрос касательно обещаний, данных молодым Алексеем Бонифацию и Дандоло. Исаак вынужден взять себе в соправители сына. Только тогда франки и венецианцы официально признали Исаака, после чего удалились к Галате и стали дожидаться обещанных наград.
1 августа 1203 года Алексея IV короновали и наделили полномочиями, такими же как у отца. Он немедленно забыл об обещаниях, данных им весной в Заре. Имперская казна, после правления его дяди, была пуста. Против налогов, которые он вынужден был ввести, открыто выступили подданные. Они слишком хорошо знали, куда пойдут эти деньги. Тем временем духовенство, всю жизнь игравшее важную роль в политике Константинополя, возмутилось, когда Алексей принялся забирать церковную утварь и расплавлять ее. Еще больше разъярились, узнав о его планах расплатиться с римским папой. Прошла осень, настала зима, недовольство народа крепло, а присутствие ненавистных и ненасытных франков усиливало напряжение. Однажды группа франков, слоняясь по городу, увидела в мусульманском квартале маленькую мечеть, стоявшую за церковью Святой Ирины. Мечеть разграбили и сожгли. Пламя распространилось, и в следующие сорок восемь часов Константинополь был охвачен самым страшным пожаром в его истории.
Алексея в тот момент в городе не было: он безуспешно искал сбежавшего дядю. Вернулся и увидел большую часть столицы в руинах, а своих подданных – почти открыто воюющими против чужеземцев. Напряжение достигло высшей точки, но, когда несколько дней спустя делегация из троих крестоносцев и троих венецианцев явилась к Алексею и стала требовать немедленного возврата долга, сделать было ничего нельзя. По свидетельству Виллардуэна – он, как обычно, был одним из делегатов, – они ели унесли ноги: трудно было дойти до дворца и уйти из него. «Вот так, – пишет он, – началась война. Каждая сторона сделала столько вреда, сколько могла, и на море, и на суше».
Ирония судьбы: никто – ни крестоносцы, ни греки – не хотел войны. Жители Константинополя имели перед собой одну цель: избавиться от вандалов, разрушивших их любимый город и доведших их до нищеты. Франки, со своей стороны, не забыли о причине, по которой оставили свои дома. Им страшно не хотелось оставаться среди этого никудышного народа, да еще и общаться со схизматиками. Даже если греки отдадут долги, крестоносцы ничего не выиграют: придется еще расплачиваться с Венецией.
Ключ к разрешению этой загадки был у Венеции, или, что более точно, у Энрико Дандоло. Он в любой момент мог дать приказ к отплытию. Если бы он так поступил, то и крестоносцы почувствовали бы облегчение, и византийцы бы возрадовались. Он не делал этого, потому что ждал, когда франки отдадут ему долг, а те, в свою очередь, надеялись на деньги, обещанные им Алексеем и его отцом. На самом деле этот долг представлял для него относительно малый интерес, едва ли больший, чем сам поход. Он думал о куда более великих вещах: о падении Византийской империи и установлении на троне Константинополя венецианской марионетки.
Итак, надежды на мирный договор растаяли. Дандоло заговорил с франкскими союзниками по другому. Нечего ожидать от Исаака и Алексея: они не постеснялись предать друзей, которым были обязаны троном. Если крестоносцы хотят получить то, что им было обещано, придется это взять силой. С моральной точки зрения они совершенно правы: вероломные Ангелы не могут ожидать проявления к себе лояльности. Надо войти в город с собственным лидером, назначить его императором, и тогда Венеция не только получит по долгам, но и оправдает весь поход. В этом их шанс, они должны им воспользоваться сейчас, потому что такой возможности больше не представится.
В Константинополе все согласились с тем, что Алексей IV должен уйти. 23 января 1204 года в храме Святой Софии собрались сенаторы, духовенство и представители народа – объявить Алексею о его смещении, а затем избрать преемника. Обсуждение шло три дня, после чего остановились на полном ничтожестве по имени Николай Канав. Тот взял власть в свои руки.
Алексей Дука по прозвищу Мурцуфл [что значит нахмуренный] – брови у него были черные, косматые и сходились у переносицы – происходил из аристократической семьи. В его роду уже было два императора, а теперь он занимал должность протовестиария, что давало ему доступ к императорским покоям. Поздно вечером он вошел к спящему Алексею, разбудил его и сказал, что подданные восстали против него и предложил бежать. Закутав императора в длинный плащ, вывел его из дворца через боковую дверь, где уже дожидалась группа заговорщиков. На незадачливого юношу надели оковы и отвели в темницу. Две попытки отравить его оказались безуспешными, в конце концов Алексея задушили. Примерно в это же время умер его слепой отец. Рассказывая об этом в своих хрониках, Виллардуэн с неподражаемой наивностью приписывает эту смерть шоку, полученному отцом от известия о судьбе Алексея. Похоже, Виллардуэну и в голову не приходит, что смерть от шока могла быть вызвана искусственным путем.
Уничтожив соперников – Николай Канав скрылся в безвестности, – Мурцуфл взошел на трон в храме Святой Софии как Алексей V. Он немедленно начал проявлять качества лидера, которых так долго недоставало его империи. Впервые с момента прихода крестоносцев на крепостных стенах и в башнях появились люди: работая день и ночь до седьмого пота, укрепляли их и надстраивали. Франкам стала ясна одна вещь: переговоров больше не будет, а уж о долге и речи идти не может: новый император не несет за него никакой ответственности. Ничего не оставалось как напасть на город, а теперь, когда Мурцуфл проявил себя как узурпатор и закоренелый убийца, крестоносцы почувствовали, что имеют на это полное моральное право. Тем более, что, в отличие от Алексея, он не является законным императором.
Вышло то, о чем несколько месяцев говорил Энрико Дандоло. И венецианцы, и франки признали в старом доже предводителя экспедиции. Бонифаций Монферратский старался удержать свое влияние. Императорская корона была совсем близко, он должен был ею завладеть, однако его отношения со смещенным императором были слишком тесными, и теперь, когда Алексей IV был смещен, Бонифаций почувствовал себя до некоторой степени дискредитированным. К тому же у него были связи с генуэзцами, и Дандоло знал это.
В начале марта в лагере у Галаты произошло несколько собраний. Обсуждался на них не столько план атаки – несмотря на оборонительную работу Мурцуфла, с городом можно было легко справиться, – сколько управление империей после ее завоевания. Было решено, что и крестоносцы, и Венеция выдвинут по шесть делегатов в выборный комитет, и этот орган выберет нового императора. Если, как ожидалось, это будет франк, патриархом станет венецианец. Либо наоборот. Император получит четверть города и империи, включая два главных дворца – Влахернский в бухте Золотого Рога и старый дворец Буколеон на берегу Мраморного моря. Остающиеся три четверти разделят поровну: половина Венеции, другая половина – крестоносцам. Дож при этом освобождался от обязанностей ленной присяги императору. Вся добыча должна быть доставлена в определенное место и распределена поровну. Наконец, стороны обязаны были целый год оставаться в Константинополе, по крайней мере до марта 1205 года.
Нападение началось в пятницу утром, 9 апреля. Удар был направлен на тот участок морской стены против бухты Золотого Рога, где отличились девять месяцев назад Дандоло и его люди. На этот раз попытка провалилась. Стены стали выше, а с венецианских мачт до башен было не добраться. К тому же греки построили платформы, с которых им удобно было обстреливать катапультами наступавших. К середине дня атакующим пришлось разворачивать своих людей, лошадей и орудия и возвращаться в Галату. Следующие два дня устраняли неполадки, в понедельник возобновили атаку. На этот раз венецианцы приводили свои корабли попарно: это позволило им в два раза усилить давление на каждую башню. Вскоре подул северный ветер и прибил корабли под самые стены, гребцам бы это оказалось не под силу. Теперь нападающие действовали под прикрытием навесов, протянутых от одной мачты к другой. Вскоре были захвачены две башни. Почти одновременно крестоносцы открыли ворота и ворвались в город.
Мурцуфл галопом скакал по улицам города, стараясь вселить в жителей мужество и решительность, но, как пишет Никита:
Всех охватило отчаяние, никто не слушал ни приказов, ни угроз… Видя, что все усилия безуспешны, а с другой стороны, опасаясь сам быть схваченным и попасть своего рода лакомым кушаньем или десертом в зубы латинян, Дука бросился в большой дворец и, посадив с собой на шлюпку супругу царя Алексея царицу Ефросинью и дочь ее Евдоксию, в которую был влюблен с ранних лет, бесстыдный развратник и сластолюбец, без всякой справедливости разведшийся с двумя супругами, оставил город, где царствовал два месяца и шестнадцать дней.
Все трое, вместе с бывшим императором, нашли убежище в Траки. Между тем Мурцуфл женился на Евдоксии и начал собирать силы для контрудара.
Как только победители ворвались в город, начался страшный грабеж, настолько оголтелый, что даже Виллардуэн пришел в ужас. Только к наступлению ночи, устав от сражения и побоища, победители устроили перемирие и удалились в лагерь, разбитый на одной из площадей города.
В эту ночь часть крестоносцев, опасаясь ответного удара, устроила пожар в районе, находившемся между ними и греками… город начал гореть, и огонь пылал всю эту ночь и весь следующий день до самого вечера. Это был третий пожар в Константинополе с той поры, как франки пришли в эту землю. И сгорело домов больше, чем их имеется в трех самых больших городах Франции.
После этого те из немногих защитников, кто еще не сложил оружия, потеряли желание продолжать бой. На следующее утро крестоносцы проснулись и увидели, что сопротивление закончилось.
Но для жителей Константинополя трагедия едва началась. Не для того армия так долго ждала падения самого богатого города мира. Теперь он принадлежал им, и, поскольку для грабежа им отвели традиционные три дня, они набросились на город как саранча. Со времен варварских нашествий, происходивших семь веков назад, Европа не была свидетелем такого разгула жестокости и вандализма. Никогда еще в столь короткое время не было уничтожено столько произведений искусства. Среди свидетелей, беспомощных, пришедших в ужас, почти не веривших в то, что люди, называвшие себя христианами, способны на такие чудовищные деяния, был Никита Хониат:
Не знаю, с чего начать и чем закончить описание всего того, что совершили эти нечестивые люди. Они крушили святые изображения, швыряли мощи мучеников в места, которые я стыжусь называть, разбрасывали повсюду плоть и кровь Спасителя. Эти посланники антихриста хватали пресвятые сосуды и дискосы, вырывали из них драгоценные камни, а потом использовали их как чашки для питья… Тому же, что за богохульство творили они в Великой церкви [храм Святой Софии] трудно поверить. Алтарный престол, сложенный из драгоценных материалов, необыкновенный и вызывавший удивление у всех народов, был разбит и разделен на части между грабителями… Они ввели в храм лошадей и мулов, чтобы вывезти оттуда священные сосуды, а также серебро и золото, вырванное из трона, кафедры, дверей и мебели. Когда животные скользили на гладком полу и падали, они закалывали их мечами, оскверняя храм их кровью и пометом. На патриаршем престоле проститутки распевали песни, оскорбляющие Иисуса Христа, отплясывали в святом месте непристойные танцы… честных женщин и даже монахинь насиловали в храме… На улицах, в домах и церквях слышались плач и причитания.
И все эти люди, продолжает хронист, ходили с нашитым на плечах крестом, крестом, который сами же поклялись пронести через христианские земли без кровопролития. А ведь они говорили, что поднимут оружие только против язычников, и от телесных удовольствий клялись отказаться, пока не сделают святое дело.
Это был самый темный час Константинополя, страшнее того, что произошел два с половиной столетия спустя, когда город окончательно сдался османскому султану. Однако не все его сокровища погибли. Пока французы и фламандцы упивались разрушением, венецианцы головы не теряли. Они понимали толк в прекрасном и, хотя в грабежах не отставали от других, бессмысленно ничего не разрушали. Все то, что захватывали, отсылали в Венецию, начиная с четырех бронзовых коней, украшавших ипподром со времен Константина. После короткого пребывания в Арсенале коней перенесли к собору Сан Марко, где они и стоят сейчас над главным входом. Северный и южный фасады базилики украшены скульптурами и барельефами, доставленными в то же время. Внутри, в северном трансепте, висит чудесная икона Богоматери Никопеи [Победоносной] – императоры брали ее с собой перед сражением. Венеция обладает одной из самых больших коллекций византийских произведений искусства – еще одно доказательство венецианской ненасытности.
После трех дней бойни порядок был восстановлен. Согласно договоренности, всю добычу – или ту ее часть, которая не была успешно припрятана, – собрали в трех церквях и распределили: четверть – императору, остальное разделили на равные доли между франками и венецианцами. Как только это было сделано, крестоносцы заплатили Дандоло 50 000 серебряных марок, которые задолжали республике. Уладив эти формальности, обе стороны занялись следующим делом – выбором императора.
В отчаянной попытке восстановить утерянный престиж и усилить свою позицию Бонифаций Монферратский отыскал императрицу Маргариту вдову Исаака Ангела, и женился на ней. Ему не надо было беспокоиться: Энрико Дандоло сразу отказался от притязаний, и выбор благодаря давлению Венеции немедленно пал на добродушного и податливого Балдуина, графа Фландрского. 16 мая Балдуин был коронован в храме Святой Софии и стал третьим императором, избранным за один год. И хотя новоизбранный патриарх, венецианец Томазо Морозини [«Толстый, как бочка, – фыркнул позднее Никита, – а облачение такое тесное, словно нашито на кожу». Несмотря на то что был уже монахом, Морозини не был посвящен в духовный сан, когда стал патриархом. Его сразу же сделали дьяконом, две недели спустя – священником, а на следующее утро – епископом.] , еще не приехал в Константинополь и соответственно не мог принимать участия в церемонии, мало кто из присутствующих стал бы отрицать, что новый император обязан своим статусом Венецианской республике.
Венеция завладела лучшей частью имперской территории. По условиям договора с крестоносцами ей отошло три четверти города и империи плюс право свободной торговли в имперских владениях, при этом Геную и Пизу таких прав лишили. В самом Константинополе Дандоло потребовал целый район, окружавший храм Святой Софии, и земли патриарха, раскинувшиеся до бухты Золотого Рога. Венеции также отошли территории, дававшие ей власть над Средиземноморьем – непрерывная цепь портов, начинавшихся от лагуны и доходивших до Черного моря, включая западное побережье континентальной Греции, Ионические острова, весь Пелопоннес, Эвбею, Наксос и Андрос, Галлиполи, Фракийское побережье, город Адрианополь и, наконец, после непродолжительных переговоров с Бонифацием, крайне важный остров Крит.
Не остается никаких сомнений в том, что венецианцы, а не французы или фламандцы, и даже не сам Балдуин, являвшийся, по сути, номинальной фигурой, были настоящими победителями в Четвертом крестовом походе. Этой победой они прежде всего были обязаны Энрико Дандоло. С самого начала, со дня, когда четыре года назад на Риальто прибыли франкские послы с просьбой о помощи в своем священном предприятии, он повернул все дело в пользу Венеции. Отвоевал Зару, защитил от нападений Египет и тем самым сохранил коммерческие интересы Венеции в мусульманском мире. Он незаметно направил франкские силы в Константинополь, возложив при этом на них ответственность за принятые решения. В Константинополе его отвага вдохновила первую атаку; талант дипломата способствовал смещению Ангелов, а это позволило захватить город. Благодаря дипломатическим способностям Дандоло был составлен договор, согласно которому Венеция получила больше, чем она могла надеяться, что позволило ей заложить фундамент своей торговой империи. Отказавшись от византийской короны – приняв ее, Дандоло создал бы конституционные проблемы у себя дома и, возможно, разрушил бы республику, – не приняв участия даже в выборном комитете, он понимал, что его влияние на выборы (действовал он через своих авгуров в старом императорском дворце, который временно занял) будет равносильно обретению Венецией большинства голосов, а значит, обеспечит успех его кандидата. Наконец, побуждая франков создать в империи феодальные отношения – такой шаг неминуемо должен был вызвать дробление и разлад и ослабить ее так, чтобы она не помешала венецианской экспансии, – он тем самым вывел Венецию за феодальные рамки. Для слепого девяностолетнего человека это было удивительным достижением.
Но даже и теперь Дандоло было не до отдыха. За пределами столицы греческие подданные империи продолжали сопротивление. Мурцуфла можно было более не опасаться: вскоре после женитьбы он был ослеплен ревнивым тестем, а год или два спустя его взяли в плен франки, доставили в Константинополь и сбросили с высокой колонны в центре города. Но еще один зять Алексея III создал в Никее императорский двор в изгнании, двое Комнинов сделали то же самое в Трапезунде, а в Эпире бастард Ангел объявил себя независимым деспотом. Крестоносцам приходилось отбиваться со всех сторон, и нигде не приходилось им так трудно, как в только что приобретенном Венецией Адрианополе, где сразу после Пасхи 1205 года император Балдуин попал в руки болгар, и старому дожу, сражавшемуся на его стороне, пришлось вывести ослабевшую армию назад, в Константинополь. Неизвестно, был ли Дандоло ранен, но тем не менее через шесть недель он скончался. Его тело, как ни странно, не было отправлено в Венецию, похоронили его в храме Святой Софии. Сейчас можно увидеть его гробницу в галерее над южным проходом.
Энрико Дандоло хорошо послужил своему городу. Удивительно, что венецианцы так и не поставили памятник самому великому дожу [Тем не менее они увековечили главные эпизоды четвертого крестового похода еще одним циклом картин во Дворце дожей. Их можно увидеть на южной стене зала Большого совета]. Однако в общеевропейском масштабе он выглядит не лучшим образом. Нельзя сказать, что из за него крестовые походы заслужили дурную славу, так как еще в предыдущем столетии они вошли в книгу истории христианства как самые черные ее главы. И все же четвертый поход превзошел все предыдущие предательством, лицемерием, жестокостью и алчностью. В XII веке Константинополь был не просто самой великой и богатой столицей мира, но и самой культурной как в интеллектуальном, так и в художественном отношении. Он хранил главное европейское классическое наследие, греческое и римское. Во время разграбления города западная цивилизация пострадала даже больше, чем при нападении в V веке варваров на Рим, больше, чем при поджоге в VII веке знаменитой библиотеки Александрии. Возможно, это была самая большая катастрофа в истории.
В политическом отношении урон тоже невозможно оценить. Хотя правление латинян на Босфоре длилось менее шестидесяти лет, греческая империя так и не вернула былой мощи и утратила влияние на бывшие владения. При твердом руководстве сильная и процветающая Византия могла бы остановить турецкое нашествие. Однако экономика ее теперь была подорвана, она лишилась части территорий, а потому и не смогла защитить себя от оттоманского нашествия. Ирония судьбы: восточные христиане пятьсот лет вынуждены были страдать от мусульманского ига, а обрекли их на это люди, шедшие под знаменем Святого креста. Людей этих от имени Венецианской республики перевез, вдохновил и повел за собой Энрико Дандоло. Из этой трагедии Венеция извлекла для себя огромную выгоду, однако и она, и ее великолепный старый дож должны нести главную ответственность за разорение мира.
Норвич Д.”История Венецианской республики”
