То, что такие предупреждения не всегда были эффективными, видно из критики Иакова из Витри в адрес братьев, которые ожидали более высокого уровня жизни, чем тот, которым они пользовались в миру:
Multi quidem, postquam ad religionem veniunt, talia volunt habere, qualia in saeculo nequiverunt habere …. Audivi de quodam, qui nunquam in tota vita sua in saeculo super cervical caput reclinaverat, quod ingressus religionem, eo quod una nocte pulvinari caruit, quia abluebatur pannus lineus, qui pulvinar operiebat, totum conventum conquerendo et murmurando turbavit [149].
[«Многие, когда приходят к вере, желают иметь то, чего не могли иметь в этом мире. Я слышал о ком-то, кто никогда в своей жизни не клал подушку под свою шею, но когда принял веру, так как однажды не было подушки из-за того, что ее стирали, он сильно расстроил и нарушил спокойствие всего монастыря жалуясь и бормоча»]
Жак де Витри также осуждал тех, кто, ведя жалкое и нищенское существование в миру, становился высокомерным и агрессивным после вступления в военный орден. Для некоторых новобранцев членство в ордене предлагало не только улучшение уровня жизни, но и повышение статуса. Некоторые, возможно, думали только о том, чтобы вырваться из крепостной зависимости; но для других вступление в военный орден открывало новые возможности. Те, кто обратил внимание на приток министериалов в Тевтонский орден, утверждают, что принятие обета часто приводило к заметному изменению социального положения. Было отмечено, что министериалы аббатства Рейхенау и других лордов, ставшие членами монастыря в Майнау, не только получили контроль над значительными имущественными правами за счет аббатства, но и по своему положению сравнялись с аристократами аббатства. Создание орденского государства в Пруссии бывшим министериалом Германом Зальца обсуждалось в аналогичном контексте, и было показано, что во всем Тевтонском ордене люди министериального происхождения обычно занимали авторитетные и командные посты [150].
Если тех, кто стремился сделать карьеру, могли привлечь в военный орден подобные соображения, то для пожилых людей религиозный дом мог стать местом убежища в старости. В 1258 году Конрад Нюрнбергский, Deutschmeister Тевтонского ордена, заключил соглашение с мужчиной и его женой, в котором содержалось положение о том, что uno eorum mortuo alius qui supervixerit cum bonis omnibus predictis ad ordinem assumetur, si voluerit, et more solito vestibus iamdicti ordinis induetur [по смерти одного из них другой, оставшийся в живых, со всем вышеназванным имуществом будет принят в орден, если пожелает, и будет облачен обычным образом в одежду вышеназванного ордена.] [151]. Они не предлагали вступить в брак немедленно, но искали место убежища для оставшегося в живых партнера. Возможно, в некоторых случаях престарелого родителя даже принуждали к вступлению наследники, стремившиеся обеспечить контроль над семейным имуществом. Но вступление в орден не была обязательной для тех, кто хотел обеспечить старость: все необходимое для жизни можно было получить, просто договорившись о пособии или пенсии.
Другие искали спасения от финансовых трудностей или от последствий преступлений. Тамплиер Бертран Гуаск, которому в 1311 году было quinquagenarius vel circa [«пятьдесят лет или около того»], заявил, что вступил двадцатью годами ранее cum… fuisset peregrinus ultra mare et defficerent sibi expense [«… он был пилигримом за морем и потерпел неудачу»] [152]. В 1236 году английский король Генрих III разрешил Джеффри Баузану, который в то время был заключенным в лондонском Тауэре, стать госпитальером при условии, что он покинет королевство и не вернется без разрешения [153] ; а Бруно из Берлингроде в 1266 году, пообещав вступить в Тевтонский орден, пытался избежать смертного приговора, вынесенного ему в Дудерштадте [154]. Однако светские мотивы лишь изредка упоминаются в документах, касающихся приема конкретных лиц.
Как в этих документах, так и в источниках более общего характера большее внимание уделяется духовным вопросам. Несомненно, при записи признания писцы в некоторых случаях просто повторяли хорошо заученные формулы, которые не отражали истинной мотивации новобранца. О том, что материальные соображения обычно имели большое значение, подтверждает свидетельство рыцаря-тамплиера Ги Дофина, который сообщил, что когда он вступил в орден, pecierunt ab eo quare hoc volebat, cum esset nobilis et dives et haberet terram sufficientem [«Они спросили у него, почему он этого хочет, если он благороден, богат и имеет достаточно земли»] [155]. С другой стороны, для многих рекрутов вступление в орден не давало особых материальных преимуществ. Далеко не все рекруты были младшими сыновьями [156], и нетрудно привести примеры мужчин, которые, по словам Лаврентия Орлеанского, lessent quanque il ont pour Dieu, et s’abandonnent a morir pour l’amour de celui qui morut pour eus, ou en la terre doutremer ou ailleurs [«Они отдают всё, что имеют, Богу, и готовы умереть из любви к тому, кто умер для них, на земле заморских стран или где-то ещё»] [157].
Согласно прологу к уставу ордена Сантьяго, члены-основатели этого ордена были armorum potentia illustres, temporalium bonorum affluentia locupletes et omni transitorie felicitatis extollentia non parum commendabiles [«Силой оружия прославленные, богатством земных благ обильно облагодетельствованные и возвышающиеся над всяким преходящим счастьем – несомненно похвальны»]; среди тех, кто свидетельствовал перед папскими комиссарами в Париже, был тамплиер Вильгельм Льежский, который заявил, что при вступлении в орден он отказался от ренты стоимостью 200 ливров [158]. Хотя мотивы многих новобранцев, вероятно, были смешанными, не следует преуменьшать значение духовных соображений. Следует помнить, что военные ордена начали появляться в период возобновления религиозной жизни Запада, в период, отмеченный созданием новых орденов и религиозных общин, которые давали выход рвению как клириков, так и мирян.
То, что считалось правильной мотивацией для вступления в военный орден, объяснялось новобранцам тамплиеров на церемонии их приема:
Vos ne deves pas requerre la compaignie de la maison por avoir seignories ne richesses, ne por avoir aise de vostre cors ne honor. Mais vos la deves requerre por III choses: l’une por eschiver et laissier le pechie de cest monde; l’autre por faire le servise nostre Seignor; la tierce est por estre povres et por faire penitance en cest siecle, c’est por le sauvement de l’arme [159].
[«Вы не должны искать компанию дома, чтобы иметь господства или богатства, или чтобы иметь удобства для вашего тела или чести. Но вам следует просить его по трём причинам: первая – чтобы избежать и оставить грех этого мира; вторая – для служения нашему Господу; третья – чтобы быть бедным и совершать покаяние в этом веке для спасения души»]
Эти мотивы находят свое выражение во многих документах более конкретного характера. Некоторые из них подчеркивают отказ от суеты и зла – хотя их также называют наслаждениями этого мира. Рассказывая об основании ордена Сантьяго, пролог к правилу этого ордена описывает, как благодать Святого Духа nonnullos… christianos a fastu secularis pompe, ab operibus sathane misericorditer revocavit [«милостиво вернула к Себе нескольких христиан от горделивого образа мира и от дел дьявола»]; а когда группа мужчин из Авилы присоединилась к ордену Сантьяго в 1172 году, они назвали одной из своих причин осознание того, что presentis vite conversationem noscivis sollicitudinibus et infructuosis laboribus fore plcna[m] [«Вы понимали, что жизнь настоящего времени будет полна тревог и бесплодных забот»] [160]. Точно так же в 1219 году Генрих и Фридрих Гогенлоэ вступили в Тевтонский орден regno mundi et cunctis oblectamentis seculi contemptis [«(где) царство мира сего и все мирские удовольствия презираются»] [161]. Подчеркивался и более позитивный аспект – принятие жизни в бедности и покаянии как средства спасения. Писец, записавший вхождение Николая Бурбутонского в орден Храма в 1145 году, счел уместным процитировать Евангелие от Луки, 14.33: Nisi quis renunciaverit omnibus que possidet non potest meus esse discipulus [«Так и всякий из вас, если не готов оставить всё, что есть у него, не может быть Моим учеником»]; а в 1175 году Александр III описал братьев ордена Сантьяго как совершающих покаяние за грехи, совершенные ими в прошлом [162]. Некоторые вступали, чтобы искупить конкретный проступок. В 1232 году Конрад Тюрингский вступил в открытый конфликт с архиепископом Майнца и напал на город Фрицлар; именно это событие послужило поводом для его вступления в Тевтонский орден [163]. Иногда грешников побуждали вступить в орден тем, что интерпретировалось как проявление божественной немилости: хотя трудно принять за правду рассказ Петра Дусбургского о том, что Иоанн из Ильберштедта обещал вступить в Тевтонский орден, когда демоны сбросили его и кровать, на которой он лежал, в трясину [164], среди современников представление о том, что несчастье – это наказание за грех, было обычным. В некоторых случаях, однако, не давалось более полного объяснения духовных мотивов, чем простое утверждение, что новобранец хочет спасти свою душу: именно такую причину выдвинули несколько тамплиеров на допросе после их ареста [165]. Каким бы образом это ни описывалось, желание спасения было мотивом, наиболее часто выражаемым в документах о приеме в военные ордена, и этот аспект еще больше подчеркивался предложениями индульгенций на крестовый поход братьям, сражавшимся против неверных [166]. В документах, фиксирующих вступление отдельных лиц, реже подчеркивалась служба против иноверцев, а ссылки на защиту церкви или Святой земли встречаются сравнительно редко. Каталонский дворянин Бернард Вильгельм из Энтензы, который вступил в Госпиталь в начале XIV века, был необычен, заявив, что:
purissime devocionis integritas, qua erga Terram Sanctam a longo tempore citra accensi noscimur, cuiusmodi devocionem nisi sumus pro viribus usque ad diem hodiernam perfectioni dare, in Terram Sanctam venire nos monuit et induxit [167].
[«Очень чистое и искреннее стремление, которое мы проявляем давно уже по отношению к Святой Земле, напомнило нам о необходимости отдать этому стремлению максимально возможную силу и привело нас в Святую Землю»]
Однако, поскольку рекруты любого религиозного фонда могли надеяться на материальные блага и духовное вознаграждение, необходимо объяснить, почему некоторые предпочли вступить – или решили, что их дети должны вступить – в военный орден, а не в монастырь или другую религиозную общину. Хотя иногда утверждалось, что членство в военном ордене имеет меньше духовных достоинств, чем созерцательная жизнь [168], для многих мужчин – особенно в ранний период крестовых походов – участие в борьбе с неверными было, вероятно, более понятным способом служения Богу, чем пребывание в монастыре, а также более требовательным и потому имеющим большую духовную ценность. Они могли бы вторить герою Moniage Guillaume, который утверждал, что:
Asses vaut mieus ordene de chevalier
Il se combatent as Turs et as paiens,
Por l’amor Dieu se laissent martirier,
Et sovent sont en lor sanc batisie,
Pour aconquerre le regne droiturier;
«Лучше быть рыцарем, чем ослом.
Рыцари сражаются с турками и язычниками,
Из-за любви к Богу они готовы страдать,
И часто купаются в своей крови,
Дабы завоевать праведное царство»
и что:
Mieus vaut li ordenes de la cevalerie,
Qu’il se combatent vers la gent sarrasine,
Prendent lor terres et conquierent lor viles,
Et les paiens a no loi convertissent.
Moine n’ont cure fors d’estre en abeie,
Et de mengier et boire vin sor lie,
Et de dormir quant il ont dit complie [169].
«Лучше ордены рыцарей,
Чтобы они сражались против сарацинов,
Захватили их земли и покорили их города,
И обратили язычников в нашу веру.
Монахи заботятся только о том,
Чтобы жить в монастыре,
И есть и пить вино,
И спать после проповеди».
Часть первого из этих высказываний можно сравнить с мнением, выраженным позднее Джеффри Чарнийским, который писал, что
ui voudrait considerer les paines, travaux, douleurs, mesaises, grans paours, perils, froisseures et bleceures, que li bon chevalier, qui l’ordre de chevalerie maintiennent ainsi comme il doivent, ont a souffrir et seuffrent mainte fois, il n’est nulle religion ou l’en en sueffre tant comme font cil bon chevalier [170].
[«Кто бы хотел рассмотреть труды, работы, страдания, болезни, большие страхи, опасности, оскорбления и раны, которые хороший рыцарь, который поддерживает рыцарский орден, должен переносить, и которые он многократно переносит, нет никакой религии, где страдали бы так же, как эти хорошие рыцари»]
Он утверждал, что из-за постоянной смертельной опасности рыцарство само по себе может быть выше жизни в религиозном ордене; но его слова, очевидно, могут быть применены и к военному ордену [171].
Однако не все из тех, кто вступал в религиозную жизнь, были готовы к опасности, что, наряду с отсутствием навыков владения оружием, могло послужить препятствием для вступления в военный орден. Гийот из Провена признался, что если бы он был тамплиером
Tant sai je bien que je furoie,
ja n’i atendroie les cols [172].
«Я хорошо знаю, что я буйствую,
но никогда не прекращу».
Подобные опасения высказывал и Найджел из Лонгшампа, который, судя по всему, также не хотел покидать родные края:
Si cruce signatus rubea me confero templo,
Trans mare me mittent solvere vota Deo [173].
«Если меня отметят красным крестом, я приведу себя в храм.
Они отправят меня за море, чтобы исполнить мои обеты перед Богом».
Однако по мере расширения международных орденов все большая часть их членов могла рассчитывать на мирную жизнь в Западной Европе, никогда не вступая в контакт с неверными. Для таких братьев, даже если они не могли претендовать на то, чтобы рисковать смертью, работа по поддержке Святой Земли могла показаться более достойным делом, чем чисто созерцательное существование. Однако в XIII веке в военные ордена поступало, вероятно, меньше рекрутов из-за того значения, которое они придавали борьбе с неверными. В то время призывы к крестовым походам на Восток получали все меньший отклик, а некоторые выступали за замену крестовых походов миссионерской деятельностью. Этот ослабевающий энтузиазм в отношении крестовых походов в восточном Средиземноморье отражается в уменьшении количества пожертвований тамплиерам и госпитальерам: покровительство перенаправлялось на новые цели [174]. Конечно, многие по-прежнему надеялись, что неверные будут изгнаны силой из Святой земли, но растущая критика, звучавшая в адрес военных орденов, особенно тамплиеров и госпитальеров, в XIII веке должна была вызвать у некоторых сомнения в том, являются ли установленные ордена наилучшим инструментом для достижения этой цели. Восточное Средиземноморье, конечно, было не единственной зоной конфликта, но по мере завершения или прекращения «реконкисты» в Испании желание помочь в борьбе с исламом на Пиренейском полуострове, вероятно, также потеряло значение как мотив для вступления в военный орден.
Для тех, чья мотивация была более мирской, военный орден имел то преимущество, что новобранцу не нужно было полностью покидать мир, как это делал монах: занятия мирской жизни, включая борьбу, все еще можно было продолжать. В начале XII века Гвиберт Ножанский утверждал, что с введением крестовых походов отпала необходимость в религиозной жизни для обретения спасения [175]; позднее, с появлением военных орденов, вступающие в религиозную жизнь уже не были обязаны отказываться от мирской деятельности, даже если она была посвящена новым целям. Также, несмотря на предупреждения, данные новобранцам, жизнь в военном ордене не отличалась строгостью и аскетизмом, характерными для некоторых монастырей.
Независимо от того, было ли у новобранцев какое-то призвание или нет, военные ордена привлекали еще и тем, что они не были такими социально исключительными, как многие монастыри. Как мы уже видели, членство в них было открыто для всех свободных людей, в то время как для вступления во многие другие религиозные организации требовалось дворянское происхождение [176]. Военные ордена также не предъявляли никаких требований к образованию: те, кто мог быть принят в монастыри только как conversi, могли стать полноправными членами военного ордена [177].
Однако, вероятно, во многих случаях на выбор влияли не только эти соображения, но и существующие личные, семейные или соседские связи с орденом. Несомненно, мальчики, выросшие в монастыре, принадлежавшем военному ордену, в некоторых случаях позже принимали обычай в том же ордене [178], как и люди, которые были донатами или служащими ордена. Тамплиер Петр из Нейи рассказал папским комиссарам в Париже, что он провел шесть лет на службе у рыцаря-тамплиера на Востоке, прежде чем вступил в орден, а другой свидетель-тамплиер был «донатом» в ордене около десяти лет, прежде чем вступил в Шамборо в Лимузене [179]. Многие вступали в ордена, в которых уже состояли один или несколько их родственников. Вступая в Храм в 1145 году, Николай Бурбутонский копировал то, что сделал его отец шестью годами ранее; а на допросах после ареста многие тамплиеры заявляли, что были приняты родственником или в его присутствии [180]. Также нередко человек вступал в орден, который уже получал гранты и пожертвования от его семьи.
Таким образом, некоторые аспекты мотивации можно определить и обсудить, хотя никогда невозможно полностью объяснить, почему конкретный человек вступил в орден. Также трудно оценить значимость различных мотивов в целом, и, следовательно, влияние мотивации на структуру рекрутирования должно оставаться неопределенным. Снижение интереса к крестовым походам в Восточное Средиземноморье предполагает уменьшение количества рекрутов в тех орденах, которые воевали в основном в этом регионе.
Однако нелегко оценить, насколько важным было желание защищать Святую землю в привлечении рекрутов. Можно указать на то, что, несмотря на снижение интереса к крестовому походу, в большинстве регионов Запада ордена Храма и Госпиталя, похоже, не испытывали особых трудностей с поиском достаточного количества рекрутов в конце XIII века; но следует помнить, что на их потребности в рекрутах тогда влияли меняющиеся политические и финансовые обстоятельства. Поэтому многие аспекты вербовки в военные ордена должны оставаться в тени; но темнота не полная.
Алан ФОРИ
почетный преподаватель истории в Университете Дарема [Великобритания],
ведущий специалист по истории военных орденов Средневековья
Перевод с английского.
ПРИМЕЧАНИЯ к третьей странице
[149] Pitra (n. 16 above) 2.410.
[150] Hellmann (n. 25 above) 126-140; Karol Gôrski, “L’ordre Teutonique: Un nouveau point de vue. “Revue historique 230 (1963) 288-291; Scholz (n. 13 above) 379, 381-382, 391, 400; Feger (n. 25 above) 114-115.
[151] Hennes(n. 62 above) 1.160-161 doc. 174.
[152] Michelet (n. 10 above) 2.258-259.
[153] Calendar of Patent Rolls, 1252-1247 (London 1906) 161; cf. Close Rolls, 1234-123 7 (London 1908) 151, 325. Разрешение было получено в 1249 году: Calendar of Patent Rolls, 1247-12)8 (London 1908) 44.
[154] Rudolf ten Haaf, Deutschordensstaat und Deutschordensballeien: Untersuchungen über Leistung und Sonderung der Deutschordensprovtnzen in Deutschland vom 13. bis zum 16. Jahrhundert (Göttingen 1954) 87 n. 57.
[155] Michelet (n. 10 above) 1.416. В этой связи можно также отметить, что в ряде случаев военные ордена подвергались критике за пренебрежение борьбой с неверными и препятствование христианскому делу, что, казалось бы, должно было означать отсутствие твердой приверженности священной войне: см. напр, Delaville Le Roulx (n. 8 above) 2. 489. 523-524 docs. 2120, 2186; von Bunge (n. 2 above) 1.41-43, 724-728, 737-744 docs. 36, 577, 584. Однако часть критики была просто враждебной пропагандой, исходившей от тех, кто находился в разногласиях с военным орденом, а при оценке деятельности орденов необходимо учитывать финансовое и иное давление, которое оказывала война с неверными.
[156] See, for example, Wojtecki (n. 24 above) 200-201.
[157] Rene A. Gauthier. Magnanimité: L’idéal de la grandeur dans la philosophie païenne et dans la théologie chrétienne (Paris 1951) 294.
[158] Leclercq (n. 59 above) 351; Gallego Blanco (n. 53 above) 76; Michelet (n. 10 above) 2.8.
[159] Règle du Temple (n. 1 above) 540 chap, 663.
[160] Leclercq (n. 59 above) 351; Gallego Blanco (n. 53 above) 76; Martin (n. 88 above) 226-228 doc. 53.
[161] Hennes (n. 62 above) 1.44-45 doc. 43.
[162] Marquis de Ripert-Monclar, Cartulaire de la commanderie de Richerenches de l’ordre du Temple (1156-1214) (Avignon 1907) 9-10 doc. 7; Albon (n. 79 above) 237-238 doc. 371; Martin (n. 88 above) 248-254 doc. 73.
[163] Tumler (n. 22 above) 43.
[164] Chronicon terrae Prussiae 3.350 (n. 143 above) 1.189. OС другой стороны, люди могли вступать в орден после явных проявлений божественной благосклонности, как в истории о рыцаре Хамерике, ставшем тамплиером, рассказанной Уолтером Мапом.: De nugis Curialium 1.20, ed. Montague R. James, C. N. L. Brooke, and R. A. B. Mynors (Oxford 1983) 58-60; tРазумеется, это лишь одна из версий истории, которая встречается в разных формах: см. Harry L. D. Ward, Catalogue of Romances in the Department of Manuscripts in the British Museum 2 (London 1893) 662.
[165] Michelet (n. 10 above) 1.462; 2.8, 33.
[166] Delaville Le Roulx (n. 8 above) 2.217, 400 docs. 1550, 1950; 3.575 doc. 4127; Strehlke (n. 78 above) 380-381, 387 docs. 539, 559.
[167] Finke (n. 30 above) 2.4-5 doc. 4; cf. Delaville Le Roulx (n. 8 above) 4.163-164 doc. 4780.
[168] Некоторые ранние тамплиеры, по-видимому, были озабочены этим вопросом: Jean Leclercq, “Un document sur les débuts des Templiers,” Revue d’histoire ecclesiastique 52 (1957) 87-88; Clément Schiert, “Lettre inédite de Hugues de Saint-Victor aux chevaliers du Temple”, Revue d’ascétique et de mystique 34 (1958) 292-296.
[169] Les deux rédactions en vers du Montage Guillaume, ed. Wilhelm Cloetta, 1 (Paris 1906) 66, 72-73.
[170] Le livre de chevalerie, in Oeuvres de Froissart, cd. Kervyn de Lettenhove, 1.3 (Brussels 1873) 519.
[171] Очевидно, что этот аргумент может быть использован и в качестве оправдания отказа от религиозной жизни вообще.
[172] La Bible, lines 1716-1717, in Les oeuvres de Guiot de Provins, ed. John Orr (Manchester 1915) 63.
[173] Speculum stultorum, lines 2053-2054. ed. John H. Mozley and R. R. Raymo (Berkeley 1960) 76; см. также 2064-2068 (ibid. 77).
[174] Forey (n. 2 above) 57-58; The Cartulary of the Knights of St. John of Jerusalem in England, ed. Michael Gervers (Oxford 1982) xlv-xlvi.
[175] Gesta Dei per Francos 1.1, in Recueil des historiens des croisades: Historiens occidentaux 4 (Paris 1879) 124.
[176] Например, Berlière (n. 138 above) 14-26.
[177] Хотя в 1220-1230-х годах францисканцы принимали в свои ряды много необразованных мирян, вскоре они стали подражать доминиканцам и сделали грамотность обязательным условием для поступления в колледж.: John B. Freed. The Friars and German Society in the Thirteenth Century (Cambridge, Mass. 1977) 126-127.
[178] For one who did not, sec Michelet (n. 10 above) 1.176-177.
[179] Ibid. 1.614, 2.215.
[180] Ripert-Monclar (n. 162 above) 5-6, 9-10 docs. 3. 7; Albon (n. 79 above) 129-130, 237-238 docs. 189, 371; Michelet (n. 10 above) 1.206. 241. 243, 265, 407-408, 468. 507, 575, 605 etc.
