Он также отрицал, что образование империи было следствием политики Тамар, как и вообще значение Грузии. В качестве аргумента он приводил ослабление трапезундско-грузинских связей после смерти Тамар (1212 г.) [Panaretos. P. 110-114.]. Степень родства царицы Тамар и основателей Трапезундской империи может сейчас восстанавливаться только гипотетически. В этой связи, однако, существенным указанием Картлис Цховреба является фраза о том, что Андроник Комнин, явившийся в Грузию как изгнанник и ласково принятый там Георгием III, был сыном сестры его отца [Кекелидзе К С. История и восхваление венценосцев… С. 27. Тем самым предполагается, что отец Андроника севастократор Исаак был женат на грузинской царевне. Известно, что женой Исаака была некая Ирина, однако исследователям генеалогии Комнинов неизвестно ее багратидское происхождение. См.: Varzos Κ. Η γενεαλογία… Т. 1. Р. 254. Если принять предположение, что Ирина — сестра Димитрэ I, тетка Георгия III, то Тамар — действительно тетка, но троюродная основателям Трапезундской империи Алексею и Давиду, внукам Андроника. Впрочем, основания для такой гипотезы шаткие.].
О прямой преемственности Трапезундской империи от Византии писали Д. Закифинос, А. Вакалопулос, Д. Никол [Zakythinos D. A. Le despotate grec de Morée. Т. 2: Vie et institutions. Athènes, 1953. R 379; Vacalopoulos A. Origins of the Greek Nation…. P. 222; Nicol D. M. The last centuries of Byzantium, 1261 -1453. 2nd ed. Cambridge, 1993. P. 16 (воссоздание «Византийской империи в миниатюре»), 401-402.], М. Куршанскис [Kursanskis М. Autour des sources géorgiens… P. 107-116; Idem. L’Empire de Trébizonde et la Géorgie… P. 246—247 (главным мотивом Тамары было не основание независимого государства, а акт мести за ограбление грузинских монахов Ангелами. Для Великих Комнинов это, напротив, этап движения к Константинополю).], Э. Брайер [Bryer A. Trebizond… Р. 130; Idem. Some Notes… P. 179-180 (отмечал неустойчивость грузинского влияния и культурную традицию от Константинополя, не Тбилиси).] , Р. М. Шукуров [ Шукуров Р. М. Великие Комнины и Восток… С. 7 и др.]. Э. Жансан не высказал своего мнения столь же непосредственно. Однако, фактически он разделял взгляды вышеназванных исследователей [Janssens Е. Trébizonde… P. 65-67.].
От решения трех основных проблем вытекал и подход к производным — было ли образование империи непосредственно связано с IV Крестовым походом и какие задачи ставили перед собой основатели государства? Большинство историков, стоящих на позиции византийского континуитета, естественно, связывало основание понтийского государства с разрушительными для Византии последствиями IV Крестового похода. Примечательно, что так же смотрели на проблему сами византийские писатели XIII—XlV вв. Никита Хониат прямо выводил образование новых греческих государств из катастрофы 1204 г., когда новоявленные греческие правители, «потеряв голову от стремления к славе и желая называться государями, по неразумию вооружились друг против друга», обеспечив тем самым победу латинским разбойникам [Nic. Chon. Historia, P. 639.]. Акрополит начало новых государственных образований искал среди смут, последовавших за взятием Константинополя [Acrop. P. 12,203.]. Никифор Григора нарисовал красочную картину гибели государства ромеев, уподобившегося застигнутому бурей кораблю, распадающемуся на множество обломков [Nic. Greg. Vol. I, P. 13.]. Но позиция современников событий, к тому же переживших тяжелый кризис или ощутивших на себе его последствия, не может быть правильным мерилом событий, тем более что византийские авторы в той или иной мере разделяли ромейскую имперскую неприязнь к партикуляризму.
На других позициях стояли сторонники грузинского влияния в образовании империи. Еще А. А. Куник, сравнив данные Панарета и Картлис Цховреба, показал, что взятие крестоносцами Константинополя в апреле 1204 г. и образование Трапезундской империи — события независимые: ведь подготовка к походу на Понт должна была начаться ранее зимы 1203/04 г. [Куник А. А. Основание… С. 725; Гельцер Г. Очерк… С. 171; Гордлевский В. А. Государство Сельджукидов… С. 56-57; Osrogorsky G. History… P 425-426; Ангелов Д. История… Ч. 3. С. 16 и др.] Ф. И. Успенский углубил этот взгляд, заметив, что общий ход IV Крестового похода благоприятствовал юным Комнинам, хотя сами события 1204 г. послужили лишь внешним толчком [Успенский Ф. И. Очерки… С. 30; Его же. История… С. 477-478.]. Признавая эту общую связь, А. А. Васильев считал, что захват Алексеем Трапезунда не был результатом падения Константинополя, однако капитуляция Ангелов 18 июля 1203 г. могла вдохновить Тамару [Vasiliev A. A. Foundation… Р. 3, 19.]. Чаще всего в исследованиях просто констатируется одновременность падения Константинополя и образования Трапезундской империи [См., напр.: Janssens Е. Trébizonde… Р. 62; История Грузии… Ч. 1. С. 204.].
Как нам представляется, в подходе к решению этого вопроса не учитывается наличие ДВУХ этапов становления Трапезундского государства: 1 ) захват самого города и консолидация вокруг него областей Понта и 2) дальнейшая экспансия на Запад отчасти с реставраторскими целями и возможным привлечением бежавшего из захваченных крестоносцами земель населения. Падение столицы в тот момент, когда военная экспедиция Комнинов была начата и успешно осуществлялась, могло создать новую альтернативу, и тут встает вопрос о первоначальных планах основателей империи.
Я. Фальмерайер справедливо разделил проблему на две части: сами Комнины и их константинопольские приверженцы стремились к восстановлению Византийской империи, но объективные потребности и желания жителей Синопа и Трапезунда требовали образования самостоятельного государства, свободного от притязаний Константинополя и защищенного от грабительских походов туркменов и сельджуков [Fallmerayer J. Geschichte… S. 47, 55-56. Также: Ioannides S. Ιστορία… Σ. 53; Meliarakes A. Ιστορία… Σ. 14.]. А. А. Куник твердо отстаивал взгляд, согласно которому Комнины не могли ставить задач восстановления империи, не зная в начале похода о падении Константинополя. Они следовали планам Тамар, направленным на то, чтобы с помощью дружественной династии на Понте сокрушить силу сельджуков [Куник А. А. Основание… C. 727-729; также: Безобразов П. В. Трапезунт… С. 5-6; История Грузии… Ч. 1. С. 203-204.]. Н. Йорга, напротив, настаивал на первенствующем значении именно реставраторских планов Алексея и Давида, в подтверждении чего указывал на принятие Алексеем императорского титула [Iorga N. Histoire de la vie… Т. 3. P. 104. Близкую позицию отстаивал и М. Куршанскис, полагая, что Трапезундская империя была, как и Никейская, «империей в изгнании», а сам Трапезунд — базой борьбы против Никейской и Латинской империй с реставраторскими целями: Kursanskis М. Autour… Р. 108, 113.].
А. А. Васильев синтезировал оба направления: экспедиция Тамар 1204 г. не ставила своей целью восстановление империи: в начале кампании ни Алексей, ни Давид не думали о том, чтобы отнять Константинополь у латинян. Затем их пути разошлись: Алексей остался в Трапезунде, а его брат с 1205 г. пытался восстановить Византию [Vasiliev A. A. Foundation… Р. 20, 30. Также: Bryer A. Trebizond and Rome // АП. 1964. Т. 26. Р. 290.]. Э. Брайер, обратив внимание на то, что выступление братьев — Комнинов произошло ранее 1204 г., справедливо полагал, что если это и был сепаратистский мятеж, то он был направлен тогда скорее против уже низложенных Ангелов, чем против латинян, Ласкаридов или сельджуков [Bryer A. David Komnenos and Saint Eleutherios… P. 178.]. Р. М. Шукуров квалифицировал поход Алексея на Трапезунд как прокомниновский мятеж, вводя его в контекст Комниновского реставрационного движения, развернувшегося в конце XII в. Роль Грузии, на его взгляд, сводилась к начальному толчку, обеспечению успеха мятежа, при этом выгода Грузии [которая претендовала в то время на роль региональной сверхдержавы] заключалась в том, чтобы низвергнуть в Константинополе режим Ангелов, с которыми у Багратидов были враждебные отношения. Р. М. Шукуров поддержал положение о «раннем» бегстве царевичей в Грузию [Шукуров P. М. Великие Комнины и Восток… C. 62—77.].
В связи с полемикой по поводу реставраторских планов Комнинов большое место в литературе занял вопрос о времени и значении принятия ими титула ΜΕΓΑΣ ΚΟΜΝΗΝΟΣ [м. разбор этой полемики и нашу точку зрения в статье: Карпов С. П У истоков политической идеологии Трапезундской империи (О происхождении титула ΜΕΓΑΣ ΚΟΜΝΗΝΟΣ)// ВВ. 1981. Т. 42. С. 101-105.]. Попытку хронологической реконструкции борьбы Феодора I Ласкаря и Великих Комнинов за Пафлагонию в 1204—1214 гг. недавно предпринял Я. Бус [Booth /. L. Theodore Laskaris and Paphlagonia, 1204— 1214: Towards a chronological description // АП. 2003-2004. T. 50. P. 151-224.].
Анализ научной литературы показывает, что изучаемая тема не нова в историографии. И все же в ней есть еще большие лакуны, неясности, вопросы, на которые нет ответа из-за фрагментарности источников. М. Куршанскис справедливо замечал: «Трапезундская империя была основана при обстоятельствах, которые остаются таинственными, несмотря на все исследования вплоть до наших дней» [Kursanskis M. Autour… P. 107.].
Новыми тенденциями в историографии, четко обозначившимися с 70-х гг., особенно после XV Международного конгресса в Афинах, посвятившего специальную сессию этой теме, стало рассмотрение нашей проблемы через призму борьбы центробежных и центростремительных сил в Византии, с учетом экономических, социальных, географических факторов [См. о нем: Удальцова 3. В., Наследова Р. A., Фонкич Б. Л., Банк A.B. XV Международный конгресс византинистов в Афинах // ВВ. 1978. Т. 39. С. 17-45; Удальцова 3. В. Центробежные и центростремительные силы в византийском мире ( 1071 — 1261 ) // XVe Congr. Int. d’Etudes Byzantines. Rapports et corapports. Athènes, 1976; Каждан А. П. Центростремительные и центробежные силы в византийском мире (1081-1261 гг.)// Ibid. Oikonomidès N. La décomposition de l’Empire Byzantin à la veille de 1204 et les origines de l’Empire de Nicée: à propos de la «Partitio Romaniae» // Ibid.; Hrochovà V. Les villes byzantines aux 11e — 13e siècles: phénomène centrifuge ou centripète dans l’évolution de la société byzantine? // Ibid.; Savvides A. G. C. Βυζαντινά στασιαστικά…; Idem. Internal Strife…; Cheynet J.-С. Pouvoir et contestations…]. Нет нужды повторять выводы этих исследований. Достаточно сказать, что подспудные процессы регионализации провинций, протекавшие в Византии, были многократно усилены географическим и этническим факторами на Понте. Не случайно именно Понтийский вариант Гавров Й. Хоффман назвал классическим примером [Paradebeispiel] [Hoffmann J. Rudimente… S. 21.].
Но особенности регионального сепаратизма, развивавшегося во всегдашнем взаимодействии и взаимоотталкивании с силами централизации, заключались в том, что, раз начавшись, он как бы прорастал в глубь территории, уже вроде бы и отторгнутой от первоначального общеимперского ядра. Так, первые ростки его обнаружились в двуперсонности основателей самой Трапезундской империи — Алексея и Давида, а затем с особой силой в ходе гражданской войны феодальных кланов империи в середине XlV столетия, о чем речь пойдет ниже. Его частичное преодоление при Алексее III дорого обошлось империи, но это был возврат к прежней централизации, оспариваемой по отношению к Византии в целом вначале Таврами и [поневоле, после 1214 г.] Великими Комнинами, решение задач централизации силами децентрализации, подобно загадке Константинопольских Комнинов в XI—XII вв. [Каждан A. П. Загадка Комнинов (Опыт историографии)// ВВ. 1964. Т. 25. С. 53-98.]. Исследуя феномен с идеологической стороны, Э. Арвейлер определила подоплеку понтийского сепаратизма как греческий «провинциальный патриотизм», усиленный антилатинскими настроениями [Ahrweiler H. L’idéologie politique de l’Empire byzantin. Paris, 1975. P. 87—102.].
Наконец, совсем недавно французский историк М. Баливе так объяснил географические и политические факторы образования и существования Трапезундской империи: изолированность цепью Понтийских гор, прибежище стойкого Комниновского легитимизма, поддерживаемого партикуляризмом туркоманских эмиратов Сев. Анатолии, что позволяло долго избегать сельджукидской централизации, связи с кавказско-иберийским миром [Balivet M. Romanie Byzantine et Pays de Rûm Turc. Histoire d’un espace d’imbrication Gréco-Turque. Istanbul, 1994. P. 100.]. Конечно, это далеко не полные объяснения, но и они не лишены рационального зерна. Г. Штратил-Зауэр не без основания отмечал, что выбор Трапезунда как столицы империи в момент крестоносных завоеваний не был случаен для Алексея I: именно в Трапезунде, географически защищенном от латинской опасности, было легче всего переждать происходившие события [Stratil·Sauer G. Verkehrsgeographische Bemerkungen… S. 324-325.].
Феномен понтийского регионализма назовем его так, избегая более двусмысленного в применении к Понту термина сепаратизм [Главным побудительным мотивом для консолидации Понта было не столько отделение от Византии, сколько обеспечение его обороны и экономического развития в условиях внешней опасности, локальной замкнутости и ослабления связей с Константинополем, хотя, в частности, и устремлений местных архонтов к укреплению своей власти на Понте нельзя сбрасывать со счетов.], конечно, не может объяснить в полной мере причин устойчивости и длительного [особенно учитывая враждебное окружение] существования империи. Р. М. Шукуров, в частности, справедливо обращает внимание на то, что главной причиной этого было существование на всем протяжении истории империи стабильной централизованной власти, обладавшей развитым бюрократическим аппаратом, профессиональной армией, значительным людским и финансовым потенциалом. Весьма эффективная организация общества, по его мнению, была тем фактором, что империя не растворились в окружающем тюркском море, подобно большинству других греческих анклавов, оставшихся в покоренной тюрками Анатолии [Шукуров Р. М. Великие Комнины и Восток… С. 332-339.]. К этим составляющим мы вернемся в последующих главах, не абсолютизируя, впрочем, их значения.
Социальными силами, заинтересованными в поддержании понтийского регионализма, были и местные крупные и средние земельные собственники, и торгово-ремесленное население крупных городов, и крестьянство, страдавшее как от внешней угрозы и неспособности Константинополя противостоять ей, так и от налогового бремени, отождествляемого с неэффективной столичной бюрократией. Не случайно склонный к мятежу в глазах византийских василевсов, но удачливый полководец Феодор Гавра стал на Понте и местным героем, и почитаемым святым [См. подробнее о социальных силах: Карпов С. П. От фемы Халдия — к империи Великих Комнинов // АДСВ. 1982. С. 54—61; Idem. Empire of Great Comnenoi: Some Remarks on Particularities of its Foundation // Actes du XVe Congrès Int. d’Etudes Byzantines. Athènes, Sept., 1976. T. IV: Ilistoire. Communications. Athènes, 1980. P. 153-159.].
Автор единственного дошедшего до нас местного источника, систематически освещающего историю Великих Комнинов, Михаил Панарет записал: «Прибыл Великий Комнин кир Алексей, вышедший [έξελθών] из благополучного Константинополя, выступив с войском из Ивирии при помощи и содействии его тетки по отцу Тамар и овладел Трапезундом в апреле 7 индиктиона 6712 [1204. — С. К.] года, имея 22 года от роду» [Panaretos. P. 61. 1—5.]. Хронист не отметил никаких других приобретений Алексея, кроме Трапезунда, не упомянул брата василевса полководца Давида. Неполнота приведенной фразы и двусмысленность причастия έξελθών приводили исследователей к мысли, что, поход начался из Константинополя или же через короткое время после того, как внуки Андроника покинули Город. Однако, έξελθών может означать и происхождение, в смысле выходец из древней столицы Византии. В понтийских актах XlV в. встречается именно это значение слова, с указанием на родовое и географическое происхождение [Trapp E. Probleme der Prosopographie der Palaiologenzeit // JOB. 1978. Bd. 27. S 200. 1,3.]. Именно эта мысль наиболее соответствует идейной направленности Хроники Панарета, династической истории, прославляющей древность рода правящих государей, его легитимность и связь с византийской императорской династией. К тому же, Панарет называет в этой же фразе Константинополь благополучным [ευδαίμων], что с трудом приложимо к осажденному врагами и взятому впоследствии городу. Даже стереотипное клише похвалы Новому Риму выглядело бы в таком контексте кощунственно. Скорее Панарет апеллирует именно к благополучному прошлому византийской столицы, к тому ушедшему времени, когда Алексей появился там на свет.
Реальных данных для установления местопребывания Алексея и Давида в 1185—1203 гг. нет. Ясно, что они начинали поход с войском Тамар из Грузии в 1203 г. Но как, когда и при каких обстоятельствах попали туда, неизвестно [См. разбор этого вопроса в историографии в: Savvides A. G. Οι Μεγάλοι Κομνηνοί της Τραπεζούντας… P. 34—35. В конечном счете сам А. Саввидис склоняется к мнению О. Лампсидиса о том, что это произошло незадолго до падения Константинополя, возможно, в 1203 г. Основанием для такого заключения является только указание Картлис Цховреба на то, что Алексей Комнин «был в то время при дворе царицы Тамары» (Каухчишвили С. Г. Грузинские источники… С. 148—149), интерпретируемое, как «он недавно прибыл» ко двору Тамар или «тогда убежавшему к ней» (ср.: Brosset М. Histoire de la Géorgie… P. 465).].
Картлис Цховреба разъясняет, что побудительным импульсом похода 1204 г. была месть Тамар Ангелам за ограбление Алексеем III монахов, отправлявшихся в Иерусалим и получивших от грузинской царицы большие дары. Узнав об этом, Тамар отправила отряд ивирийского войска [небольшое число залихских имеритинцев, как сообщает летописец], который захватил Лазику, Трапезунд, Лимон (Лимнию), Самсун, Синоп, Керасунт, Китиору, Амастриду, Ираклию, все земли Пафлагонии и Понта. Все эти владения были переданы родственнику Тамар Алексею Комнину [Brosset M. Histoire de la Géorgie… I-ère partie. R 464—465; Дондуа В. (изд.). Басили… C. 69-70; Каухчишвили C. Г. Грузинские источники… С. 132—135, 148—149. Залихские имеритинцы — грузины, живущие к западу от Лихского (Сурамского) хребта.]. При этом анонимный хронист указывает, что, благодаря Тамар, владетель Трапезунда получил независимое владение и правил, не обеспокоенный врагами [Brosset М. Histoire… Р. 478.]. Возможно, начальная кампания Комнинов была морской, а затем Алексей и Давид расширяли свои приобретения в глубь территорий Понта и Пафлагонии, что, например, заняло у Давида в Пафлагонии почти два года: 1204-1206 [Ср.: Booth /. L. Theodore Laskaris and Paphlagonia… P. 167.].
Приобретенная территория была весьма обширна, ее западные области были отдалены от Грузии на очень большое расстояние, южный фланг оставался открытым для нападений сельджуков. И могла ли одна небольшая грузинская армия в таких условиях контролировать все эту территорию? Необходимо учесть, что именно в 1203—1206 гг шла ожесточенная борьба Грузии с Румским султанатом, азербайджанскими и иранскими атабеками. Наступательные операции войска Тамар вели в Араратской долине, в Азербайджане. Шли упорные бои за крепости Карс, Маназкерт, Хлат. Наконец, Грузии удалось нанести сельджукам сокрушительное поражение в битве при Басиане в 1203/04 г. [О дате сражения в связи с образованием Трапезундской империи см.: Гамкрелидзе А. Дата Басианского сражения и некоторые вопросы основания Трапезундской империи // Вопросы истории народов Кавказа. Тбилиси, 1966. С. 245—256 (на груз, яз.); Силагадзе Б. Некоторые вопросы истории Грузии эпохи Руставели в свете сведений Ибн ал-Асира // Грузия эпохи Руставели. Тбилиси, 1966. С. 117-124 (на груз, яз.); Абдаладзе А. Армянская памятная запись о Басианской битве // Мацне. Вести. Акад. наук Груз. ССР. Отделение обществ, наук. Сер. истории, археологии, этнографии и истории искусств. 1972. № 1. С. 133— 139 (на груз, яз.); Лордкипанидзе М. Д. История Грузии… С. 156—162; Шенгелия Η. Н. Грузия и Ближний Восток на рубеже XII — XIII вв. // Тюркологический сб. 1976. М., 1978. С. 191-192.]. Эти войны требовали мобилизации всех ресурсов государства Тамар и не позволяли отвлечь внушительную армию на нужды Комнинов. Да и сам историк Тамар Басили писал лишь о «небольшом отряде залихских бойцов» [Дондуа В. (изд.). Басили… С. 69; Каухчишвили С. Г. Грузинские источники… С. 18—19, 148— 149.]. Но была ли нужда в значительной экспедиции? После Басианской битвы силы Румского султаната были подорваны. Царица Тамар прекрасно знала о сложившемся накануне 1204 г. положении в Византии. Она имела разветвленную сеть осведомителей и располагала информацией от щедро одариваемых дальних монастырей [Brosset М. Histoire… P 464—465; Каухчишвили С. Г. Грузинские источники… С. 132—133.].
Получаемые данные недвусмысленно свидетельствовали о бедственном положении осажденного крестоносцами Константинополя, лишенного возможностей вмешиваться в дела далекого Понта. Силы сельджуков были серьезно ослаблены 20-летней войной, хотя не считаться с ними вовсе еще было нельзя. Практически же прежняя фема Халдия на какой-то промежуток времени была предоставлена сама себе и при определенных обстоятельствах могла стать жертвой главных врагов Тамар — сельджуков. Защищая Понт и оказывая помощь Комнинам, Тамар получала естественного союзника на северо-западных границах своей державы [Ср.: Béridzé Ch. Byzance et le Caucase // Studi bizantini е neoellenici. 1939. T. V. P. 19; Лордкипанидзе М.Д. История Грузии… C. 161.]. Выполнению этой задачи способствовали длительные традиции понтийского регионализма, легитимность и авторитет в греческом мире отпрысков Комниновской династии, вставших во главе предприятия, полководческий талант Давида Комнина и, наконец, то, что лазы, родственнные картвелам, составляли значительную часть населения будущей империи, особенно на ее востоке [Bryer A. Peoples and Settlement… № XlVa, P. 174-195; № XlVb, P. 161-168.]. Грузинские войска в этих условиях не рассматривались местным населением как агрессоры. Так в благоприятной исторической ситуации понтийский регионализм сомкнулся с внешнеполитической активностью Грузии и планами ее правителей. Поэтому роль Грузии в образовании империи заключалась не только и не столько в военной помощи, сколько в обеспечении безопасности перед лицом сельджукской угрозы. Царство Тамар на этом историческом этапе было гарантом самого существования Трапезундского государства.
