Об убийстве Бекета рассказывают пять очевидцев: Эдуард Грим [саксонский монах из Кембриджа], Уильям Фиц-Стефен [капеллан Бекета], Иоанн Солсберийский [его верный друг], Уильям из Кентербери и анонимный автор Ламбетской рукописи. Два других биографа, Герберт из Бошема и Роджер из Понтиньи, не присутствовали в Англии в тот момент, но были близки к Бекету и старательно пытались разузнать малейшие подробности об этом событии.
На гнев короля охотно откликнулись четыре воинственных и богатых рыцаря высокого происхождения, камергеры короля [Cubicularii, допускаемые в королевскую опочивальню.] сэр Реджинальд Фиц-Урс [Сын медведя, которого изначально представил ко двору Беке], сэр Уильям де Трейси [королевской крови], Хью де Морвиль [судья Нортумберленда и Кумберленда] и сэр Ричард Ле Брет или Бретон [бычно известный как Бритон [Биографы говорят, что его следовало бы назвать Брутом]. Они решили осуществить то, к чему он призывал, из пылкой верности, на свой собственный риск, как получится, добившись заключения, изгнания или, если будет необходимо, смерти Бекета. Похоже, у них не было определенного плана, только желание отомстить. Они не ждали указаний, а тут же разными путями отправились в Англию и встретились в замке Солтвуд, который принадлежал епархии Кентербери, но тогда был занят Рандульфом из Брока. Они собрали отряд примерно из дюжины вооруженных людей и подошли к аббатству Св. Августина, у стен Кентербери, на рассвете 29 декабря, во вторник.
Утром того рокового дня Бекет предчувствовал свою смерть и посоветовал клирикам бежать в Сэндвич до наступления дня. Он посетил мессу в соборе, исповедался перед двумя монахами и, по обыкновению, принял три бичевания. На трапезе он пил более свободно, чем обычно, и сказал виночерпию: «Тот, кому предстоит пролить много крови, должен много пить». После обеда он удалился в свою комнату и сел на постель, разговаривая с друзьями, Иоанном Солсберийским, Уильямом Фиц-Стефеном и Эдуардом Гримом. Он был тогда в полном расцвете сил, сохраняя на пятьдесят третьем году жизни достоинство облика и блеск в глазах.
Примерно в четыре часа дня рыцари вошли во дворец архиепископа, оставив у входа свое оружие и прикрыв кольчуги обычной одеждой. Они именем короля потребовали от него простить всех отлученных епископов и придворных. Он отказался и посоветовал обратиться к папе, который единственный может простить их. Он заявил: «Я никогда не пощажу человека, который нарушает каноны Рима или права церкви. Моя духовная должность — от Бога и от папы; моя светская власть — от короля. Отдайте кесарю кесарево, а Богу — Богово». Рыцари сказали: «Ты рискуешь жизнью». Бекет ответил: «Вы пришли убить меня в моем собственном доме? Вы не можете быть более готовы убить меня, чем я готов умереть. Вы напрасно угрожаете мне. Даже если бы все мечи Англии висели над моей головой, вы не смогли бы устрашить меня и помешать повиноваться Богу и моему господину папе. Я презираю вас. Мы встретимся с вами лицом к лицу в битве Господней». В момент этой перепалки Бекет утратил власть над своим пылким темпераментом. Его друг Иоанн Солсберийский мягко упрекнул его в том, что он говорит на повышенных тонах. Рыцари покинули комнату и призвали своих людей к оружию.
Без нескольких минут пять колокола стали созывать к вечерней молитве. По настоянию друзей архиепископ, перед которым несли крест, отправился через монастырь к собору. Богослужение уже началось и церковь была полна народу, когда в неф вбежали два мальчика и в панике объявили, что вооруженные люди ворвались в монастырь. Помощники Бекета, который вошел в церковь, заперли дверь и стали уговаривать его укрыться на хорах. «Прочь, трусы! — сказал он. — Вы обязаны слушаться меня, а я приказываю вам не запирать дверь. Церковь не должна превращаться в крепость». Он был явно готов к мученичеству и хотел его. Он сам отворил дверь и втащил оставшихся снаружи монахов в здание, восклицая: «Входите, входите; быстрее, быстрее!» Монахи и священники были перепуганы и бежали в разных направлениях. Кто прятался в нишах и боковых часовнях, кто на кровле, кто в крипте. Только трое остались верны Бекету: каноник Роберт из Мертона, капеллан Уильям Фиц-Стефен и клирик Эдуард Грим [Современные авторы называют его обычно монахом, и он, возможно, был таковым. В произведениях того времени он назван просто служителем (Abbott, I. 42 sq..).]. Один из монахов признается, что бежал, всплескивая руками, вверх по ступеням так быстро, как только мог.
Бекет подошел к алтарю и архиепископскому креслу, в котором восседали его предшественники с незапамятных времен. Он, без сомнения, желал принять венец мученичества именно там. Был зимний вечер, около пяти часов. Сгущались ночные тени, и светильники на алтаре проливали тусклый свет на темное помещение собора. Трагедия совершилась за несколько минут.
Рыцари, в броне с головы до ног, с обнаженными мечами, в сопровождении разношерстной толпы с топорами, ворвались в собор, крича: «Где предатель? Где архиепископ?» [См. об этих словах и об ответе Бекета в Abbott, I. 89 sqq.] Бекет ответил, сходя вниз по ступеням алтаря и глядя на своих врагов: «Вот я, но только не предатель, а священник Божий!» Тогда они снова потребовали простить епископов и принуждали его сдаться королевскому правосудию. «Я не могу поступить иначе, чем уже поступил», — сказал он и, обратившись к Фиц-Урсу, который был вооружен мечом и топором, добавил: «Реджинальд, ты получил много милостей из моих рук: теперь ты приходишь ко мне и в мою церковь с оружием!» Рыцари попытались вытащить его из святилища, не желая убивать его там, но он обхватил колонну между алтарями Девы, его особой покровительницы, и святого Бенедикта, уставу которого он следовал, и сказал: «Я готов умереть. Да обретет церковь мир и свободу через мою кровь! Я молю вас во имя Всемогущего Бога не причинять здесь вреда никому, кроме меня». Борясь, он сошелся с де Трейси и опрокинул его на пол. Он назвал Фиц-Урса, который схватился за ворот его длинного плаща, жалким негодяем и избавился от его захвата, воскликнув: «Отойди, сводник!» [Lenonem арреllans». Бекет был склонен к использованию сильных выражений. Он называл Джефри Риддела, архидиакона Кентербери, архидьяволом. Через три года после смерти Бекета Риддел стал епископом Эли.] Разгневанный оскорблением воин нанес первый удар, замахнувшись мечом над его головой и сбив с него шапку. Трейси, поднявшись с пола, нацелил меч ему в голову, но Эдуард Грим, стоявший рядом, подставил свою руку, которая была чуть ли не отрублена, и упал у стены. Бекет принимал удар за ударом в молитвенном настроении. Кровь текла у него по лицу. Он склонил голову, готовый принять смертельный удар, сложил руки и сказал негромко: «Я вручаю себя и дело моей церкви Богу, святому Денису, мученику Франции, святому Эльфрику и святым церкви [Abbott (I. 147) утверждает, что эти слова были произнесены до того, как удар сбил с его головы шапку, и этот удар отсек часть черепа прелата.]. Во имя Христа и ради защиты церкви я готов умереть. Господи, прими дух мой».
Это были его последние слова. От следующего удара он упал на колени, а потом на пол у подножия алтаря святого Бенедикта. Его руки были по-прежнему сложены как для молитвы. Ричард Бритон отсек верхнюю часть его черепа, помазанную священным елеем. Хью из Хорси, иподиакон, наступил ему на шею, воткнул свой меч в череп и разметал кровь и мозг по полу [Об этом варварском святотатстве рассказывают все авторитетные источники.]. Потом он сказал: «Пойдемте, предатель мертв; он больше не встанет».
Убийцы покинули церковь и через монастырь спешно направились во дворец в поисках добычи, а над собором в это время разразилась грозовая буря. Они украли около двух тысяч марок золотом и серебром и умчались в глубокую тьму на лучших лошадях Бекета.
Тело Фомы было похоронено в крипте. Остатки его крови и мозга хранили как святыню. Монахи-поклонники Бекета обнаружили, к своему восхищению и восторгу, что человек, когда-то одевавшийся в пурпур и тончайший лен, носил на теле под многими одеяниями грубую власяницу, кишащую червями. По средневековым понятиям это свидетельствовало о полноте аскетической святости [Грим, с которым соглашаются остальные очевидцы, говорит, что видевшие эту власяницу, покрывавшую тело Бекета, отбросили все сомнения и признали его мучеником.]. Место его мученичества, недалеко от входа в собор из монастыря, показывают до сих пор.
ПОСЛЕДСТВИЯ УБИЙСТВА БЕКЕТА
Это жестокое убийство ужаснуло весь христианский мир. Смерть Бекета стала его триумфом. Его возвышенное положение, личные добродетели и даже кощунственные заявления — все это поражало воображение. Сначала мнения разделились, потому что у Бекета были влиятельные враги, в том числе в Кентербери. Один монах заявил, что Бекет справедливо поплатился за свое упрямство. Другие говорили: «Он пожелал быть королем и выше короля». Архиепископ Йорка осмелился сказать в проповеди, что Бекет «погиб, как фараон, из-за своей гордости».
Но всеобщее восхищение вскоре заставило всякую оппозицию замолчать. На его могиле стали происходить чудеса, подтверждая право на поклонение ему в качестве святого и мученика. «Слепые видят, немые говорят, хромые ходят, прокаженные очищаются, бесы изгоняются, даже мертвые воскресают к жизни», — так писал Иоанн Солсберийский, его друг [См. Vita S. Th. в «Materials», etc., Il. 322: In loco passionis eius… paralytici curantur, caeci vident, surdi audiunt, loquuntur muti, claudi ambulant, leprosi mundantur… et quod a diebus patrum nostrorum non est auditum, mortui resurgunt.]. Замечательные исцеления, без сомнения, имели место, а легковерие и мошенничества преувеличивали и умножали их. Через несколько лет после убийства были опубликованы два сборника о таких чудесах — Бенедикта, приора Кентербери (позже аббата Петерборо), и Уильяма, монаха из Кентербери [Длинная Vita et Passio S. Th. Уильяма есть в «Materials», vol. I. 173-546. Легковерный Албан Батлер в своих Lives of the Saints цитирует на основании древней английской рукописи рассказ якобы свидетеля, который видел двести шестьдесят три чуда, совершенных по заступничеству святого Фомы, — больше, чем описано во всей Библии.]. Согласно этим сообщениям, чудеса начали совершаться в ночь смерти архиепископа. Его кровь обладала чудесными свойствами для всех, кто пил ее [Доктор Эббот посвящает основную часть своего труда, I. 224 sqq., II, подробному описанию и обсуждению чудес. В заключительной главе (II. 307-314) он проводит параллель между этими чудесами и чудесными деяниями Христа. Он различает чудеса, которые касаются человеческой природы, такие как исцеление болезней, и чудеса, которые касаются «нечеловеческой природы» — с хлебом, водой, деревьями. Реальность первых он признает, хотя и отрицает их сверхъестественный характер. Последние же «должны приниматься не как исторические факты, но как легенды, объясняемые тем, что поэзию принимали за прозу, лингвистическими ошибками или первым и вторым вместе». Далее он заявляет: разница между Христом и Фомой в том, что «дух святого Фомы не обладает силой проникать в сердца людей с постоянной внутренне присущей ему животворящей вестью, а Дух Того, Кому мы поклоняемся, обладает и силой, и такой вестью». Мы не будем здесь рассуждать о чудесах в Новом Завете. Скажем только, что отнесем их и чудеса Фомы Кентерберийского к разным категориям по двум соображениям. У чудес Христа есть смысл и ценность: они подтверждали Его миссию Спасителя мира, и они были оригинальными. Средневековое сознание, из страха и любви к чудесному, легко связывало чудеса со святыми, взирая на пример Христа; но, в отличие от оригинальных чудес Христа, те чудеса, в которые оно верило, были по большей части нелепыми.].
Через два года после смерти Бекета, 21 февраля 1173 г., он был торжественно канонизирован Александром III, который оказал ему слабую поддержку в споре с королем. Вряд ли существует другой пример такого быстрого признания святости, но общественные чувства опередили его. На соборе в Вестминстере были прочитаны папские послания о канонизации. Присутствовали все епископы, которые выступали против Бекета. Они попросили прощения за свои прегрешения и подтвердили решение папы. 29 декабря стало праздником «святого Фомы Кентерберийского».
Король Генрих II, которого народ считал виновником чудовищного преступления, был заклеймен народным отлучением. Узнав новость, он на три дня закрылся в своей комнате, надел рубище и посыпал себя пеплом, упорно отказываясь от пищи и утешения. Он жил затворником пять недель, вновь и вновь восклицая: «Увы, увы, это случилось!» Он приказал схватить убийц и отправил гонцов к папе, чтобы оправдаться и предотвратить отлучение и интердикт. После долгой отсрочки примирение состоялось в Авранше, в Нормандии, перед папскими легатами, архиепископом Руана и многими епископами и знатными людьми 22 мая 1172 г. [На гранитной колонне в соборе Авранша есть надпись в память об этом событии. Она приводится в Stanley, р. 136.] Генрих поклялся на Святом Евангелии, что никогда не приказывал убить Бекета и не желал его смерти, что она опечалила его больше, чем смерть отца или матери, и что он готов дать полное удовлетворение. Он обещал отменить Кларендонские конституции, вернуть все права и имущество Кентерберийской церкви, предпринять, если папа того потребует, трехлетний крестовый поход в Иерусалим или Испанию и снарядить двести рыцарей в Святую Землю. После этих обещаний он вслух заявил: «Вот, господа легаты, мое тело в ваших руках. Если вы прикажете отправиться в Иерусалим, или в Рим, или к святому Иакову [в Компостеллу в Испании], я готов повиноваться». Епископы ввели его в церковь и примирились с ним. Его сын, который при этом присутствовал, обещал кардиналу Альберту соблюдать решение своего отца. За этим покаянием последовало величайшее унижение в Кентербери.
Два года спустя, 12 июля 1174 г., король, подавленный неудачами, а также бунтом жены и сыновей, даже совершил паломничество на могилу Бекета. Завидев башни Кентербери, он оставил коня, пошел пешком, как кающийся паломник, по улицам — в шерстяной рубахе, босиком, со сбитыми в кровь ногами, — встал на колени в портике собора, поцеловал священный камень, на который упал архиепископ, простерся ниц перед могилой в крипте и исповедался перед епископами со стонами и слезами глубокого раскаяния в своих безрассудных словах, приведших к убийству. Гильберт Фолиот, епископ Лондона, некогда соперник и враг Бекета, объявил монахам и другим присутствовавшим о покаянии короля с намерением восстановить права и собственность церкви и выделять ежегодно монастырю сорок марок, чтобы на могиле мученика не угасали лампады. Положив голову и плечи на могилу, король подвергся унизительному бичеванию, и каждый епископ и аббат дал ему по пять ударов, а каждый из восьми монахов — по три. Наконец, он получил отпущение грехов и всю ночь провел на голой земле крипты в слезах и молитвах, прося прощения на небесах у канонизированного святого, которого преследовал на земле.
История не знает большего унижения короля перед священником. Эта сцена не сравнится с подчинением Феодосия Амвросию, Эдгара Дунстану, Барбароссы Александру, и даже с событиями в Каноссе
Через пять лет после мученичества останки Бекета были с чрезвычайной торжественностью перевезены из крипты в дорогое святилище восстановленного Кентерберийского собора (1220), украшенное золотом и ценными камнями. Началась, в более широком масштабе, долгая череда паломничеств, которые на триста с лишним лет сделали Кентербери величайшим священным местом западного христианского мира, стоящим сразу после Иерусалима и Рима. Туда стекалось больше народа, чем в Лорето в Италии и в Эйнзидельн в Швейцарии. В 1420 г. в Кентербери было зарегистрировано не менее ста тысяч паломников. Мужчины и женщины со всех областей Англии, Шотландии, Уэльса и Ирландии, из Франции и северных стран стекались к святилищу — священники, монахи, князья, рыцари, ученые, юристы, торговцы, ремесленники, крестьяне. Вряд ли в Англии был король, от Генриха II до Генриха VIII, который не отдал бы дани памяти этому святому из благочестивых или политических соображений. Среди последних выдающихся паломников были Джон Колет, декан Св. Павла, и Эразм, которые посетили святилище вместе между 1511 и 1513 г., а также король Генрих VIII и император Карл V, которые присутствовали на последнем юбилее в 1520 г. Паломникам давали полные индульгенции. Некоторые отправлялись в паломничество в декабре, в месяц мученичества святого, но больше всего паломников шло к могиле в июле, в память о времени перенесения его останков. В каждый пятидесятый год в его честь проводился юбилей, продолжавшийся пятнадцать дней. Было отпраздновано шесть таких юбилеев — в 1270, 1320, 1370, 1420, 1470 и 1520 г. Приношения святому Фоме были роскошнее, чем приношения всем остальным святым, даже святой Деве.
Джефри Чосер, родоначальник английской поэзии, живший через двести лет после мученичества Бекета, обессмертил паломничества к его останкам в своих Кентерберийских рассказах, где приводится прекрасное описание английского общества того времени.
Эти паломничества способствовали укреплению благочестия, общественных взаимосвязей, суеверий, праздности, легкомыслия и безнравственности. Они вызывали негодование со стороны многих серьезных и духовных людей.
Суеверное идолопоклонство святому Фоме продолжалось до Реформации, когда оно было сокрушено грубо, но навсегда. Генрих VIII призвал Бекета на королевский суд, чтобы дать ответ на обвинения в предательстве и бунте. Дело формально рассматривалось в Вестминстере. Вина была доказана, и 10 июня 1538 г. святой Фома был осужден как «бунтовщик и предатель своего правителя». Богатое святилище в Кентербери было разграблено. Золото и драгоценные камни были вынесены в двух крепких сундуках, остальные сокровища вывезли в двадцати шести повозках. Драгоценные камни попали к Генриху VIII, носившему лучший из них, бриллиант Услада Франции, на кольце для большого пальца. Позже этот бриллиант сверкал в золотом колье его дочери, фанатичной королевы Марии. В обнародованной королевской прокламации объяснялись причины смерти Бекета и то, как он умер, а также причины его падения. Праздники, богослужения и молитвы, посвященные его имени, были запрещены. Его святилище пустует по сей день.
Реформация подготовила путь для более духовного поклонения Богу и для более справедливой оценки добродетелей и заблуждений Фомы Бекета, нежели та, на которую был способен век, в который жил и умер этот герой и мученик папской иерархии, но не чистого новозаветного христианства. Для большинства его соотечественников, как и для англоязычных народов в целом, его имя осталось синонимом гордости и высокомерных притязаний священника на светскую собственность. Для определенного класса представителей английской высокой церкви он остается, как Лод в более поздний период, мучеником и борцом за привилегии священства, беззаветным защитником прав церкви. Никто не может отрицать, что его убийство было зверским, но поводом для негодования и бесчинства стали высокомерные претензии этого прелата. Одежда может в течение какого-то срока скрывать гордость священника и даже оберегать его от насилия, но рано или поздно наступит время воздаяния по заслугам, и трудно было ожидать, что суверенный монарх потерпит надменность Бекета, которая выпирала уже в любимом выражении этого прелата, «сохранявшего честь своего сана». [Личные качества, которые в конце концов привели к трагедии, хорошо отражены в драме Теннисона «Бекет».]
Филип Шафф — немецко-американский протестантский историк церкви и богослов, написавший, по мнению многих экспертов, лучшую работу по истории христианской церкви среди протестантских авторов всех времен. Его работа История христианской церкви включает в себя восемь томов и охватывает исторический период от Рождества Христова до Реформации в Германии и Швейцарии.
