Но когда, благодаря Бога, все дела были устроены таким образом, сатана, этот старый мастер расколов и несогласий, пришел в зависть и внушил то же чувство обитателям той страны, и преимущественно тамплиерам и иоаннитам, которые, завидуя славе императора, сделались еще более дерзкими, опираясь на ненависть, которую питал к нему Папа. Они уже знали, что Папа сделал нападение на императора с оружием в руках. Желая, чтобы последний великий успех был приписан исключительно им, которые получают со всего христианства несметные богатства, предназначаемые исключительно на защиту Св. земли, но вместо того поглощаемые ими для себя и исчезающие в какой-то бездонной пропасти, тамплиеры и иоанниты вероломно и изменнически дали знать вавилонскому султану, что император имеет намерение отправиться к реке, в которой Христос был крещен Иоанном Крестителем; что он пойдет пешком в шерстяном одеянии, сопровождаемый немногими и тайно, для смиренного поклонения в тех местах следам Христа и его Предтечи, которого не затмил величием ни один сын женщины; и, наконец, что султан может при этом или схватить, или умертвить императора, как то ему вздумается. Султан, получив это извещение и заметив, кроме того, что письмо запечатано известной ему печатью, проклял вероломство и измену христиан, и в особенности тех из них, которые носят духовную одежду и знак креста; призвав двух своих самых близких и благоразумных советников, он сообщил им все дело, показал письмо, при котором висела еще печать, и при этом воскликнул: «Вот какова верность христиан!» При виде этого письма его советники отвечали ему после долгого и зрелого размышления: «Государь, между нами заключен теперь добрый мир: нарушение его будет делом постыдным; чтобы пристыдить христиан, пошлите это письмо с висящей при нем печатью к самому императору. Вы сделаете из него себе большого приятеля, ибо услуга, подобная настоящей, немаловажна».
Приняв этот совет, султан отправил письмо к императору и сообщил ему все подробности тех козней, о которых мы говорили. Между тем, как все это происходило, император, которого уже успели предупредить лазутчики, деятельные и ловкие, сначала колебался, не смея верить, что его единоверцы могли устроить против него такие козни. Но в минуту его нерешительности к нему прибыл посланный султана и доставил письмо, не оставлявшее никакого сомнения относительно той измены. Император, довольный тем, что ему удалось уйти из расставленных сетей, благоразумно затаил свое неудовольствие до того времени, когда настанет час мести, и вместе с тем сделал все приготовления, необходимые для возвратного пути в свое государство. Таково было происхождение ненависти между императором с одной стороны и тамплиерами и иоаннитами – с другой: впрочем иоанниты в этом деле были менее виновны и преступны, нежели тамплиеры. С той поры сердце императора было связано с сердцем султана неразрывными узами дружбы и любви. Они заключили между собой тесный союз и посылали друг другу дорогие подарки. Между прочим обратил на себя особенное внимание слон, препровожденный султаном императору. Тамплиеры, иоанниты и их сообщники, узнав, что странствование императора к р. Иордан отложено, поняли, вследствие того и по другим признакам, что их хитрость не имела никакого успеха. Тогда они склонили на свою сторону иерусалимского патриарха, который, говорят, написал следующее письмо с целью обесславить императора:
«Герольд, патриарх Иерусалимский, всем верным во Христе шлет привет о Господе!
Если вполне разобрать, от начала до конца, образ действия, которому следовал император в нашей заморской стране, и как чудовищно он поступал во вред делу Христову и с презрением к христианской вере, то во всей его особе, с пят до конца волос на голове, нельзя будет найти ничего разумного. На самом деле, он явился сюда отлученным от церкви, ведя за собой едва сорок рыцарей, и то без всяких средств; без сомнения, он рассчитывал пособить своей нищете за счет жителей Сирии. По прибытии на Кипр он захватил Иоанна Ибелина без соблюдения всяких приличий и с ним вместе его детей, которых он пригласил будто бы для рассуждения о делах Св. земли и позвал их к себе, обедать. Затем, он же задержал короля (Кипрского), как пленника, несмотря на то, что этот был приглашен им же самим, и таким образом, насилием и обманом он наложил руки на его государство. После того он явился в Сирию. Вначале император обещал на словах наделать чудес; но между тем как его хвастовство обольщало сердца простых людей, он отправил немедленно послов к вавилонскому султану для мирных переговоров. Это обстоятельство сделало его презренным в глазах султана и его язычников, особенно потому, что они хорошо знали ничтожные силы императора, которых нечего им было опасаться. Между тем он отправился с христианской армией к городу Иоппе под предлогом заняться его укреплениями, а на деле, чтобы находиться ближе к султану и тем удобнее вести переговоры о мире или перемирии.
Чем же это кончилось? После долгих и тайных совещаний, не посоветовавшись ни с кем из туземцев, он объявил неожиданно, что мир с султаном заключен. Никто еще не знал содержания этого мира или перемирия, как император уже поклялся соблюдать его условия. Насколько этот договор пагубен и до какой степени он изменяет интересам христианства, вы можете судить сами, рассмотрев те из его параграфов, которые я счел полезным доставить вам в копии. Император, гордясь своим словом, ограничился только тем, что дал свое слово султану и получил взамен то же самое. Между прочим он возвестил, что святой город сдан ему, и он войдет в него накануне того воскресенья, когда поют: «Очи мои» и т. д. На следующий день он вступил в церковь Гроба, в противность всем правилам и обычаям, так как он был отлучен, и возложил корону на голову, к явному ущербу чести и величества императорского; между тем сарацины продолжали удерживать в своих руках храм Господень и храм Соломона, а закон Магомета, как и прежде, был дозволен публично, к немалому стыду и горю пилигримов. Потом, в следующий понедельник, император, обещавший несколько раз укрепить город, оставил город на рассвете дня, ни с кем не простившись, между тем как братья тамплиеры и иоанниты предлагали ему свое посильное содействие, если он, сообразно обещанному, займется укреплением города. Но он, мало заботясь об исправлении зла и видя, что овладение Иерусалимом было делом неважным, так как город в настоящем его положении не мог ни защищаться, ни сопротивляться, ограничился одними разговорами и в тот же день отправился в Иоппе вместе со своими людьми. В следующее воскресенье, когда поют: «Возрадуйся, Иерусалиме», он прибыл в Аккон, где склонил жителей на свою сторону, дав им некоторые привилегии, чтобы тем заслужить их расположение.
Знает Бог, к чему он действовал так, но последствия обнаружили все. Когда наступило время плавания, все пилигримы, малые и большие, считая свой обет исполненным, так как они посетили св. Гроб, вознамерились, по общему согласию, оправиться назад. Но так как мы не заключали никакого перемирия с султаном Дамаска, то и видели в этом то, что пилигримы бросили Св. землю на произвол судьбы. Находясь в таком опасном положении, мы решились для общего блага устроить конницу на счет денег, которые составляли благочестивые пожертвования блаженной памяти французского короля. Император, узнав о том, дал нам знать, что он удивляется нашим приготовлениям, так как у него заключено перемирие с султаном Вавилона. Мы ему отвечали, что железо еще остается в ране, ибо с султаном Дамаска нет мира, ни перемирия, и оба эти султана имеют различные мнения по этому предмету. Далее мы говорили, что, несмотря на вавилонского султана, султан Дамаска может нам причинить еще много зла. На это император отвечал, что, сделавшись раз королем Иерусалима, он не может позволить вооружения конницы без своего согласия или совета. А мы ему в ответ на это говорили, что, к нашему величайшему сожалению, мы не можем, не подвергая опасности своей души, обращаться к нему по этому или по какому-нибудь другому делу, ибо он отлучен от церкви. На этот раз император оставил нас без ответа; но на следующий день он созвал через глашатая всех пилигримов, находившихся в Акконе, приглашая их собраться за городом, прелаты же и духовные получили особые письма, в которых они созывались на морской берег.
Император явился туда лично и начал горько жаловаться на нас, причем клевета следовала за клеветой. Потом он напал на великого магистра тамплиеров, человека всеми уважаемого, и старался различными обвинениями, ни на чем не основанными, публично очернить его славу; он хотел на других свалить свои собственные промахи, которые были слишком для всех очевидны. В заключение он прибавил, что к ущербу его власти и к великому неудовольствию мы позволяем себе содержать на своем жалованье конницу. Вследствие всего того он приказал всем рыцарям, к какой бы нации они ни принадлежали, немедленно оставить Св. землю, если им дороги их жизнь и имущество, прибавив сверх того графу Фоме, которого он намеревался оставить наместником в Палестине, чтобы он телесно наказывал всякого, кто останется, несмотря на запрещение, но так, чтобы наказание одного сделалось страшным уроком для многих. Объявив таким образом свою волю, он не принял никаких извинений и, не выслушав ответа на все сказанные им низости, удалился. Немедленно, по его приказанию, у городских ворот были поставлены стрелки с приказанием выпускать тамплиеров из города, но не впускать назад. Сверх того, он распорядился поместить стрелков у входа в церкви на всех возвышенных местах города, особенно у моего дворца и у дома тамплиеров. Знайте же, что он никогда не показывал такой вражды и сарацинам, ни такой ненависти и озлобления. Ввиду такой явной вражды с его стороны мы сочли за лучшее собрать прелатов и пилигримов и отлучить от церкви всех тех, которые будут поддерживать императора словом или делом против церкви, тамплиеров и других духовных и пилигримов.
Но император, придя оттого еще в большую ярость, приказал строго охранять все входы и запретил допускать с съестными припасами ни к нам, ни к тем, которые были вместе с нами; везде были расставлены стрелки, не щадившие ни нас, ни тамплиеров, ни пилигримов. К довершению своих злых умыслов, узнав, что некоторые из ордена проповедников и миноритов собрались в Вербный день в известное место для проповедания слова Божия, он приказал стащить их с кафедр, волочить по земле и бичевать, как разбойников. Но, видя, что он ничего не выигрывает от нашего осадного положения, он предложил наконец мир; мы отвечали, что не хотим и слышать о мире, если он прежде того не удалит своих стрелков и не возвратит нам свободы и имущества в том виде, как то было до его вступления в город. Он кончил тем, что уступил; но так как обещанное не было выполнено, то мы и наложили на город запрещение. Тогда, видя, что его злоба встречает себе отпор, он не хотел даже оставаться в Св. земле. Желая разорить нас вконец, он тайно приказал снести на корабли весь запас оружия, который хранился с давнего времени в Акконе для обороны Св. земли, и большую его часть отправил своему другу султану Вавилона. Потом он отправил на Кипр нескольких рыцарей с поручением исторгнуть у его жителей значительную сумму серебра; но, что превышало всякую меру, он истребил все суда, какие только мог достать. Узнав о том, мы сочли за лучшее постараться отклонить его от такого намерения. Но он, смеясь над нашими представлениями и угрозами, отправился тайно в день апостолов Иакова и Филиппа (30 июня) через слободу, отделенную от города, к гавани. Там, сев на судно и не простившись ни с кем, он отплыл к Кипру, оставив Иоппе совершенно беззащитным. Наконец, он уехал; дай Бог, чтоб и не возвращался! Наместники султана немедленно запретили бедным христианам и сирианам выходить за городские стены; таким образом, множество пилигримов должны были приостановиться отправлением. Вот те злодеяния – есть много и иных хорошо всем известных, их мы предоставляем рассказать другим, – которые были совершены императором к вреду Св. земле и собственной душе: дай, Господи, нам, в твоем милосердии, облегчение наших нужд. Будьте здоровы!»
Это письмо, дойдя до Запада, запятнало имя императора и лишило его дружбы многих людей. Папа обнаружил тогда тем большую ревность к низложению его и тем большую жадность получить себе деньги, которые ему были обещаны (то есть для войны с Фридрихом II). Около того же времени в Англию прибыл Стефан, капеллан государя Папы и нунций при английском короле. Он явился для сбора десятины, которую обещали государю Папе послы вышеупомянутого короля в Риме, для поддержания предпринятой войны против императора римлян (Фридриха II). Папа получил сведение относительно многих ненавистных и противных христианскому закону поступках вышепоименованного императора. Он изложил их письменно и обнародовал при помощи апостолических посланий в различных странах света. Главным образом, Папа упрекал его в том, что он, будучи отлученным, вошел в церковь св. Гроба в Иерусалиме; собственноручно короновался там перед главным алтарем: воссел в короне на патриарший стул и говорил перед народом, прикрывая свои низости и обвиняя Римскую церковь в том, что она была несправедлива к нему; далее, он упрекал ее с наглостью и дерзостью в ненасытной корысти и симонии; потом вышел из церкви, сопровождаемый своими телохранителями, и, не имея при себе никого из лиц духовных, шел так с короной на голове до самого дома иоаннитов. К этому Папа присоединял: «Император дал в своем дворце, в Акконе, пир сарацинам и заставил христианских женщин танцевать и играть перед ними.
Утверждают даже, что все это сопровождалось постыдным развратом. Он заключил договор с султаном; но никто, кроме него, не знал условий заключенного мира. Теперь довольно ясно доказано, насколько то можно судить по его внешним поступкам, что он предпочитает закон магометанский нашей вере, во многих случаях он даже следует обрядам того служения. В грамоте, которой они обменялись с султаном и которую по-арабски называют mosepha, было договорено, что во время перемирия он, Фридрих, будет помогать султану против всех христиан и сарацин, и султан обязывается со своей стороны к тому же. Он ограбил каноников св. креста в Акконе и лишил их доходов, которые они получали с гавани. Он же лишил имущества архиепископа Никосии на Кипре. Светской властью он оказал покровительство епископу в Сирии, который был поставлен отлученным еретиком и преследуем патриархом. Он же лишил каноников св. Гроба всех приношений, делаемых этому Гробу, патриарха – приношений на Голгофе и Лобном месте, и каноников храма – доходов с этого храма. За все это брат во Христе Галтерий отлучил его в Иерусалиме, и вместе с ним его сообщников. В Вербный день он постыдным и насильственным образом согнал с кафедры братьев ордена проповедников, дерзко обошелся с ними и заключил в темницу. За несколько дней до страстей Христовых он запер патриарха, епископов Винчестерского и Экзетерского, также и тамплиеров в их домах и, видя свое бессилие, удалился со срамом».
Опираясь на такие и им подобные доводы, государь Папа объявил недействительным все распоряжения императора в Св. земле и старался возбудить против него войну, при этом он уверял, что для веры христианской будет весьма полезно и справедливо лишить императорского достоинства столь жестокого преследователя религии; он вызвал страшное гонение против своей матери-церкви, и это преступление было ненавистнее всего остального; он овладел ее замками, землями и владениями и, как общественный враг, держит их в своих руках по настоящее время.
Около этого времени, когда Стефан, капеллан и нунций государя Папы, изложил перед королем Англии, в чем состоят желания Папы и предмет его посольства, король созвал в Вестминстере, в то воскресенье, когда поют: «Милосердие Господа» и т. д., архиепископов, епископов, аббатов, тамплиеров, иоаннитов, графов, баронов, церковных ректоров и всех своих вассалов, чтобы они явились в назначенный день и в назначенное место для выслушивания вышеупомянутого требования (то есть десятины для войны Папы с императором) и для постановления определения, сообразно с обстоятельствами. Когда все сошлись, как клерики, так и миряне, и их подчиненные, Стефан прочел громогласно в присутствии всего собрания послание государя Папы, которым требовалась десятина со всего движимого имущества в Англии, Ирландии и Валлисе, обязательная для светских и духовных, с целью поддержать Папу в его войне с императором Римским Фридрихом (II). Он писал в этом письме, что предпринял эту войну один во имя вселенской церкви, которую император, отлученный и мятежный, старался истребить, как то доказано несомненным образом; что средства св. апостольского престола недостаточны для усмирения императора и что Римская церковь, вынужденная необходимостью, молить своих детей о помощи, которая дозволила бы ей привести к желаемому концу войну, во многих отношениях начатую с успехом. Наконец, в заключение государь Папа старается убедить всех членов Римской церкви, как прирожденных детей ее, матери всех церквей, помочь ей всеми силами, имея в виду, что если она – чего Боже избави – погибнет, то и члены пропадут вместе с головой. Таковы были доводы, изложенные ясно в послании государя Папы. После того Стефан убеждал всех присутствовавших дать их согласие, указывая на честь и выгоды, которые достанутся на долю тех, которые исполнят требование Папы.
Но король Англии, в котором все надеялись найти опору и защиту (против папских притязаний), оказался, как того и можно было ожидать от него, тем водяным растением, которого концы колют всякого, кто доверится им. Он, как мы сказали выше, обязался через тех, которые действовали от его имени в Риме, заплатить десятину: ему нельзя было отпереться от своих слов, а потому он молчал, и его молчание было принято за одобрение. Но графы, бароны и все светские отказались решительно от взноса десятины, не желая предавать своих ленов и светских владений на жертву Римской церкви. Епископы, аббаты, приоры и другие прелаты церкви после трех-четырех дней рассуждения и сильного ропота, согласились, наконец, опасаясь, подвергнуться отлучению в случае сопротивления апостолическому предписанию. Согласившись против воли, они кончили бы это дело и выдали бы только такое количество серебра, которое не отяготило бы их слишком, если бы, как уверяют, Стефан Сеграв, тогдашний советник короля, человек, любивший одного себя, и сердце которого всегда было склонно ко злу, не заключил симонического договора с нунцием Стефаном и не устроил бы так, что десятина была вытребована сполна, к неисчислимому вреду для церкви и государства.
После того нунций Стефан показал всем прелатам доверительное письмо Папы, которым он назначил его заведовать сбором десятины. Этот сбор должен был делаться не по той таксации, которая была недавно установлена для взимания двадцатой доли для приобретения от короля привилегий, но по новой оценке имущества, более удобной и выгодной для государя Папы; а именно, этот сбор должен был производиться с доходов, извоза, найма плугов [В Средние века существовал особого рода промысел отдачи на прокат плуга бедным крестьянам, которые не имели средств приобретать сельские орудия в собственность.], приношений, десятин, корма животных, производств земли и приобретенных имуществ, как церковных, так и других, под какими бы названиями они ни существовали; притом не допускалось никаких скидок, и ни под каким предлогом не принимались в соображения ни долги, ни расходы. Это же доверительное письмо уполномочивало Стефана отлучать сопротивляющихся и прекращать богослужение в церквах. На основании того Стефан в каждом графстве назначил своих агентов и отлучил всех тех, которые осмелятся сами или через других препятствовать сбору десятины или оценке имущества посредством стачки, укрывательства или другого обмана. А так как это дело не допускало никаких промедлений, то Стефан потребовал под страхом отлучения от всех прелатов и других, чтобы они внесли ему вдруг всю требуемую сумму, или сделав заем, или другим способом приобретя деньги, так, чтобы он мог, не выжидая конца операции сбора, удовлетворить Папу; а после они могут возвратить свое, когда будет собрана десятина. Он говорил, что государь Папа обременен такими огромными долгами, что он решительно не знает, каким образом кончить предпринятую войну. После того собор разошелся, впрочем, не без сильного ропота.
Тогда Стефан немедленно разослал письма епископам, аббатам, приорам и монастырям всех орденов с приказанием под страхом отлучения препроводить ему к назначенному дню сумму серебра, хорошей новой монетой полного веса, достаточную для того, чтобы государь Папа мог удовлетворить своих кредиторов и чтобы они сами спаслись от отлучения. Этот человек был до того неумолим в своих требованиях, что требовал десятины даже с плодов следующей осени, которых можно было ожидать. Прелаты, не имея других средств, продавали чаши, сосуды, раки и другие священные предметы; иные же отдавали их в залог и делали займы. Стефан имел при себе проклятых ростовщиков, которые выдавали себя за негоциантов и прикрывали свою постыдную деятельность именем торговли; они-то и снабжали серебром тех, которые находились в нужде и угнетались взысканиями Стефана. Он не давал никому пощады, угрожал всякому, и те, которые успели достать серебро за большие проценты, делались потом жертвой ростовщиков и претерпевали страшные убытки. Англия разражалась в то время такими проклятиями, что нельзя было повторять их вслух; ропот был на устах всех; каждый говорил: «О, если бы этот сбор не пошел впрок тем, для которых его делают!» Желание народа исполнилось, ибо «худо приобретенное не приносит пользы». Но с этой эпохи Англию точили ультрамонтаны (то есть загорные люди, живущие за Альпами; их называли также ломбардами; и эти два выражения сделались тождественными с именем ростовщика), которые хотя и называли себя торговцами, но в сущности были безбожными ростовщиками, которые старались поймать в свои сети всех, кого угнетали поборы римского двора. Вследствие всего того, Стефан, капеллан государя Папы, а на деле человек, стригший себе серебряное руно, оставил в Англии ненавистную память о себе. Райнульф, граф Честерский, один воспротивился с энергией; он не хотел предать свою землю рабству и не позволил ни одному духовному или клерику в своем лене платить десятины; между тем Англия, Валлис, Шотландия и Ирландия были вынуждены к тому. При этом оставалось утешиться только тем, что и заморские государства, даже самые отдаленные, не были изъяты от этого побора. Когда все эти громадные богатства достигли рук Папы, он щедро наделил ими Иоанна Бриеннского и других вождей своей армии, что принесло великий вред императору, ибо, пользуясь его отсутствием, они разорили его замки и укрепления.
Далее автор заносит в виде замечания различные мелкие события: посвящения в епископы, смерть замечательных прелатов; неудавшиеся сборы баронов Англии сделать высадку во Франции; смерть одного ростовщика в Бретани и жестокий поступок графа со священником, который не хотел похоронить ростовщика, как отлученного за лихоимство, и т. д. После того автор снова обращается к своему предмету.
В этом же самом году Фридрих, император римлян, возвратив христианству Св. землю и заключив с вавилонским султаном мир на 10 лет, подтвержденный клятвенно с обеих сторон, сел на корабль в день Воздвижения Св. Креста (14 сентября), чтобы, переехав Средиземное море,
возвратиться в свое государство. Но, узнав, что Иоанн Бриеннский выжидает его в гаванях, он опасался пристать к берегу без предосторожностей; чтобы не попасться в плен, он направился к одному верному месту, послав туда наперед лазутчиков, которые и ввели его в гавань невредимо. Высадившись благополучно в Сицилии, но с небольшим числом людей, он узнал, что его противники успели уже покорить многие из его замков и укреплений, что Папа держит на жалованье войско, которое он осыпает золотом и богатствами; и что, наконец, его враги, не встречая себе препятствий, свободно передвигаются по землям империи и опустошают их. Между тем при первом известии о его прибытии законные вассалы императора толпами начали собираться около Фридриха, сообразно той клятве, которая связывала их с императором. При их помощи и поддерживаемый новыми подкреплениями, он бестрепетно напал на врагов и начал мало-помалу завоевывать у них свои утраченные земли и свои замки.
Автор заключает хронику 1229 г. и переходит к последующим годам, излагая исключительно важнейшие события истории Западной Европы до 1240-х гг., когда появление татаро-монголов, имевшее огромное влияние на судьбу Палестины, заставило его снова обратиться к судьбам Св. земли.
Matheus Parisiensis.
Historia major Angliae, seu Chronicon ab a 1066-1259
Публикуется по изданию:
Стасюлевич М. “История Средних веков. Крестовые походы (1096-1291)”
Москва 2001
МАТВЕЙ ПАРИЖСКИЙ (ум. в 1259 г.).
Он принадлежит к числу первоклассных исторических писателей, живших в Средние века. Получив свое воспитание в монастыре св. Альбанса, одном из центров католического просвещения в Англии, он принял монашество в 1217 г, из чего можно заключить, что ему было тогда не менее 20 лет. Его ученость и искусство каллиграфа и иллюминатора обратили на него внимание аббата; потому, когда около 1240 г. умер монастырский историограф Рогер Вендовер, писавший хронику Англии от завоевания ее норманнами в 1066 г, продолжение этого труда было возложено на Матвея Парижского. В 1247 г. он был приглашен к королю Генриху III присутствовать при торжестве по случаю доставления из Палестины чаши с кровью Христовой, и король поручил ему как знаменитому литератору составить описание всего праздника. В том же году Иннокентий IV отправил его в Норвегию к Гакону V для устройства дел одного монастыря того же Бенедиктинского ордена; при этом Людовик IX Святой поручил Матвею пригласить Гакона участвовать в Крестовом походе и принять под свое начальство весь флот. Последнее время Матвей предавался исключительно своим литературным трудам и довел хронику Вендовера до 1259 г. После хроника была продолжена Вильгельмом Рисгангером до конца правления Генриха III (1273 г.).
Этот труд трех монахов св. Альбанса в своем соединении носит общее название – «Великая история Англии, или Хроники от 1066 г. до 1259 г.», но обычно он известен под авторством Матвея Парижского, как лучшего из них и более талантливого писателя. В Матвее Парижском особенно поражает его беспристрастие в делах церковных; он до того не щадит пап и их легатов, что многие из позднейших писателей сомневались в подлинности его сочинения и думали, что в XVI в. протестанты с умыслом исказили «Хронику» Матвея своими вставками. Труд Матвея не менее замечателен как богатый сборник подлинных документов, писем, грамот и т. п., которые без него не дошли бы до нас; в «Хронике» помещено до 200 таких документов.
Об изданиях, переводах и критике его «Хроники» см. выше; остаются неизданными: географический атлас, составленный рукой Матвея и помещенный на первых листах манускрипта его «Хроники», «Малая история Англии» – сокращение предыдущей и жизнеописания некоторых святых.
