Святой Бернар [1090 — 1153], основатель и аббат монастыря Клерво, был образцовым монахом средних веков, самой впечатляющей фигурой своего времени и одним из лучших людей во все века христианской истории. Он обладал личной притягательностью, живым воображением, богатством культуры и сердцем, пылающим любовью к Богу и человеку. Хотя он не был свободен от того, что мы могли бы назвать церковнической суровостью, ни один из его современников не принес столько пользы церкви и людям.
По словам биографа-современника, который хорошо знал Бернара, «в его лице сияла чистота не земная, но небесная, а глаза его обладали ясностью глаз ангела и кротостью голубиного взгляда» [Vita prima, III. 1; Migne, 185, 303. Гофрид, биограф, подробно описывает все его качества. Он говорит, что Бернар был magnanimus in fide, longanimis in spe, profusus in charitate, summur in humilitate, praecipuus in pietate. Алан в Vita secunda (XVII. 47, Migne, 185, 497) так прославляет его: humanissimus in affectione, magis tamen forte in fide.]. В этом мире безупречных святых не существует, и Бернар не претендовал на совершенство, но был очень близок к средневековому идеалу аскетической святости — ближе, чем кто-либо другой в его веке [Таким было мнение Филипа Шаффа (Literature and Poetry, р. 282). Бернар в своих посланиях часто говорит: Nonne ego puer parvulus — «Разве я не подобен маленькому ребенку?» (Ep., 365; Migne, 182, 570).].
В XII веке жили по крайней мере два других церковных деятеля, обладавших перворазрядным гением, — Ансельм и Иннокентий III. Первый ушел из жизни через несколько лет после начала столетия, а Иннокентий начал свое папское правление за два года до его окончания. Ансельм выделялся как мыслитель-богослов и диалектик, а Иннокентий правил миром так, как никогда не правил ни один папа ни до, ни после него. И между ними двумя стоит интеллектуальный гений и деятельность Бернара, сочетавшего в себе качества Ансельма и Иннокентия. Как богослов-мистик, он сродни Ансельму, Размышления которого занимают выдающееся место в анналах литературы поклонения. Но Бернар был также государственным деятелем, хотя и не достиг известности Иннокентия и избегал участия в общественных делах, которые были по вкусу великому папе. Его современником был Петр Абеляр, которому блестящий ум помог приобрести славу учителя и мыслителя. Однако Абеляр так и не смог завоевать доверие у своего собственного века, а кроме того, его нельзя сравнивать с Бернаром в плане морального достоинства.
Монах по своим склонностям, Бернар фигурирует — почти одинаково заметно — в истории папства, крестовых походов, мистицизма, монашества и гимнологии. В анналах монашества, проповеди и литературы поклонения он легко занимает место в первых рядах. Его называли медоточивым доктором, doctor mellifluus. Через двадцать лет после смерти он был канонизирован Александром III как «просиявший в своей личности добродетелью святости и поклонения, а во всей церкви — светом учения и веры» [Этот документ приводится в Migne, 185, 622 sq.]. Пий VIII в 1830 г. зачислил его в элиту избранных докторов церкви, а Кальвин и Лютер, которые пренебрежительно относились к схоластике в целом, очень уважали его [Кальвин говорит: «В своей De consideratione Бернар изъясняется так, словно говорит самаистина» (Inst., IV. 2, 11). Лютер, которому указал на Бернара Штаупиц, изучал его труды и часто на них ссылался (Köstlin, Life of Luther, I. 81). Он хвалил Бернара за то, что тот не зависел от своего монашеского обета, а уповал на спасение безвозмездной благодатью Христа. Denifle (Luther und Lutherthum, I. 56-64) старается показать, что Лютер фальсифицирует текст, когда говорит о готовности Бернара отказаться от монашества как заслуги. Лютер же с воодушевлением пишет о том, как в конце жизни Бернар воскликнул: Tempus meum perdidi quia perdite vixi! — «Я растратил свою жизнь, потому что жил плохо, но меня утешает одно: сердца сокрушенного и смиренного Ты не презришь». Вы видите, говорит Лютер, как Бернар отказывается от своего клобука и возвращается ко Христу. Денифле же считает, что Бернар не произносил обе части этой фразы одновременно: восклицание «Я растратил свою жизнь» относится к проповеди по Песни песней (Migne, 183, 867), а вторую часть Бернар произнес, когда был серьезно болен. Сейчас здесь не место обсуждать обвинение Денифле в том, что Лютер слишком вольно обращался с высказываниями Бернара; достаточно сказать, что, по мнению Лютера, Бернар уповал на спасение только через благодать, и это достаточно подтверждается другими цитатами из произведений Бернара.].
Бернар происходил из благородной бургундского семейства. Он родился в Фонтене возле Дижона в семье, где шестеро из семи детей были мальчиками. Его мать, Алета, подобно Нонне и Монике, была благочестивой женщиной и заронила в сыне семена религиозной веры [Современники весьма хвалили ее благочестие. Аббат монастыря Св. Бенигна в Дижоне просил передать ее тело своему монастырю. Вильгельм из Сен-Тьерри говорит, что «она управляла домом в страхе Божьем, была готова к делам милосердия и воспитывала своих сыновей в повиновении», enutriens filios in omni disciplina (Vita prima, I. 1).]. Бернар, увлеченный схоластическим учением и любивший путешествовать в одиночестве, впитывал множество религиозных впечатлений, а однажды, войдя в капеллу, решил целиком посвятить себя Богу. Он вступил в монастырь Сито. Два его брата тут же последовали за ним, а остальные приняли монашество позже.
Бернар связал свою судьбу с цистерцианцами в 1113 г., чем и открыл новую эпоху в истории этой недавно созданной общины. Он питался хлебом и молоком или травяным настоем [Migne, 185, 260]. Он жил в строжайших аскетических условиях, пока не превратился почти что в тень, а ноги его так распухли от постоянного стояния во время молитв, что почти что отказывались поддерживать его тело. В последующие годы Бернар упрекал себя в неумеренном умерщвлении плоти, от которого его тело сделалось неспособным служить Господу подобающим образом. Но его дух побеждал телесные немощи [Virtus vehementius in infirmitate ejus refulgens, etc. (Vita prima, VIII. 41; Migne, 185, 251).]. Работая в поле, он помышлял о небесном. Он изучал Писание и отцов церкви. Его произведения свидетельствуют о знакомстве с классиками. Он цитирует Сенеку, Овидия, Горация и других классических авторов. У природы он также многому научился и, похоже, даже приблизился к современной оценке природы как пособия для достижения духовного понимания. «В лесах, — писал он [Англичанину Генри Мердоку: Aliquid amplius invenies in silvis quam in libris. Ligna et lapides docebunt te, quod a magistris audire non possis. An non putas posse te sugere mel de petra oleumque de saxo durissimo? “etc. (Ep., 106; Migne, 182, 242). Эти слова напоминают нам о часто цитируемых строках Шекспира:
Находит наша жизнь вдали от света В деревьях — речь, в ручье текучем — книгу, И проповедь — в камнях, и всюду — благо. [Перевод Т.Л.Щепкиной-Куперник.], — ты найдешь нечто более великое, чем в книгах. Деревья и скалы научат тебя тому, чего ты не услышишь от человеческих учителей. И не думай, что ты не можешь извлечь мед из скалы и елей из самых твердых камней!» Однако эти слова теряют свой вес на фоне того, что рассказывает один из биографов Бернара: как-то раз Бернар весь день путешествовал вдоль Женевского озера и настолько игнорировал окружение, что вечером, в Лозанне, вынужден был спрашивать, что его спутники видели во время путешествия. Но, вероятно, такое свидетельство следует объяснять аскетическими устремлениями автора-монаха [Vita prima, III. 2; Migne, 185, 306. Средневековые описания красот природы редки. «Гимн брату солнцу» Франциска Ассизского — исключение. Оттон Фрейзингенский сопровождал Фридриха Барбароссу во время путешествия в Рим для получения императорской короны и с большим воодушевлением говорит о военной мощи германцев, но ни слова — о красоте Рима или его памятников. См. Fisher, Med. Empire, II. 229.].
В 1115 г. вместе с двенадцатью товарищами Бернар основал Клерво [Claravallis, Ясная долина] — в местности, которую раньше называли Полынной и в которой жили разбойники. Вильгельм из Сен-Тьерри, близкий друг и биограф Бернара, считает спорным, происходит название vallis absinthialis от количества полыни, которая там росла, или от горьких страданий, причиняемых разбойниками [Vita prima, I. 5.]. Он противопоставляет насилие, которым ранее славилось данное место, и мир, который воцарился в нем после того, как Бернар и его товарищи основали свою простую обитель. Далее он сообщает, что «холмы начали источать сладость, а поля, ранее бесплодные, расцвели и стали урожайными благодаря Божьему благословению” [Apud vallem quae prius dicebatur vallis absinthialis et amara, coeperunt montes stillare dulcedinem, etc. (Vita prima, XIII. 61; Migne, 185, 260). См. также Alanus, Vita secunda, VI. 18.].
В уединении этого нового монастыря Бернар проповедовал, совершал чудеса, писал бесчисленные послания [Его послания включают в себя обширные сочинения со множеством аллегорий, морализаций и кратких пророческих высказываний, раскрывающих тему прямо-таки с современной непосредственностью. Алан приводит список высокопоставленных деятелей церкви, которые вышли из Клерво (Vita secunda, XX. 54; Migne, 185, 154).], принимал князей и высоких чинов церкви. Оттуда он отправлялся в странствия, которые имели большое значение для того века. Вскоре монастырь прославился и образовал много дочерних монастырей [Vacandard (vol. II, Appendix) приводит список из шестидесяти восьми монастырей, основанных Бернаром.].
Вильгельм из Сен-Тьерри [Вильгельм родился в Льеже около 1085 г. и умер около 1119 г. В 1119 г. он стал аббатом цистерцианского монастыря Тьерри возле Реймса. Он часто бывал в компании Бернара и участвовал в спорах с Абеляром и Жильбером Порретанским (епископом Пуатье).] рисует привлекательную картину жизни в Клер-во, которая до сих пор источает ощущение покоя. Он пишет:
Я пробыл с ним несколько дней, хоть и был недостоин того, и куда бы ни обращался мой взор, я изумлялся и думал, что вижу новое небо и новую землю, а также древние пути египетских монахов, наших отцов, словно только что пройденные людьми нынешнего времени. Казалось, что золотые века вернулись, вновь посетив наш мир здесь, в Клерво… Как только вы входите в монастырь, спустившись с холма, вы сразу же ощущаете присутствие Бога. Тихая долина в простоте возведенных зданий выдает подлинную кротость живущих здесь нищих во Христе. Полуденная тишина так же совершенна, как полуночная. Ее нарушает только пение хорала и звук работ в саду и в поле. Никто не сидит праздно. В часы, которые не посвящены сну или молитве, братья держат в руках мотыгу, косу и топор, укрощая дикую землю и расчищая лес. Хотя в долине было много людей, она все равно казалась уединенной [Vita prima, I. 7; Migne, 182, 268.].
А вот описание одного из послушников, Петра де Ройа, в послании из Клерво [Подлинность этого письма находится под вопросом (Ер., 492; Migne, 182, 706-713).]:
Здешние монахи нашли лестницу Иакова с ангелами на ней, которые спускаются, чтобы помочь телам монахов не пасть на пути, а также возносятся ввысь, направляя помыслы монахов, чтобы их тела могли быть прославлены. Песнь монахов кажется почти что ангельской — гораздо больше, чем человеческой… Когда я вижу их в садах с мотыгой, в полях с вилами и граблями и серпами, в лесах с топором, одетых как придется, то мне кажется, что я вижу не людей, а племя лишенных речи и здравомыслия безумцев, укор человечеству. Однако разум убеждает меня, что они живут со Христом на небесах.
Бернар, для которого монашеское затворничество было высшим идеалом христианской жизни, старался убедить своих друзей принять обет. Его бдения и умерщвления плоти были лучшим средством выработать две основные добродетели, любовь и смирение [Ер., 142; Migne, 182, 297.]. Его постоянное старание склонить свою сестру Гумблину к монашеству шокирует нас, когда мы вспоминаем о священных брачных узах, но оно полностью оправдано для Бернара примерами святого Антония и Бенедикта Нурсийского. Гумблина была замужем за человеком высокого положения в обществе, у нее была семья. Когда однажды она появилась в Клерво, Бернар отказался выйти к ней — он настаивал, чтобы она приняла монашеский обет, а она отказалась. Тогда она воззвала к нему: «Если мой брат пренебрегает моим телом, так пусть слуга Божий не пренебрежет моей душой» [Si despicit frater meus carnem meam, ne despiciat servus Dei animam meam. Veniat, proecipiat, quicquid praecperit, facere parata sum (Vita secunda, VII. 22; Migne, 185, 482). Можно ли представить себе более нежное обращение сестры?]. Тогда Бернар вышел к ней и снова призвал ее отказаться от мирской тщеты, роскошной одежды и украшений. Гумблина вернулась домой и два года спустя, с согласия мужа, удалилась в монастырь Жуйи, где провела остаток своих дней.
Нападки Бернара на монастырскую организацию Клюни были вызваны ошибочным рвением. И если в этом споре Петр Достопочтенный представляется нам более разумным, то этого никак нельзя сказать касательно его отношения к иудеям. Там уже Петр начисто отказывался от своей кротости, в то время как для Бернара был характерен дух гуманности и христианского милосердия, намного опережавший его время. В споре с Абеляром, о котором будет рассказано в другой главе, аббат Клерво выступает как защитник церкви, видевший одно только зло в любых взглядах, которые хоть в чем-то расходятся с доктриной церкви.
Бернар был не только монахом, но и представителем своей эпохи. Он полностью разделял отношение своего времени к крестовым походам. В 1128 г. на синоде в Труа его голосом было достигнуто признание рыцарей-тамплиеров, нового воинства. Позорная неудача второго крестового похода, который он так пылко проповедовал [1146)] побудила его страстно жаловаться на грехи крестоносцев. Мы видим, как остро он сожалел о тех отклонениях, которые выявились в данном предприятии [Dе consideratione, II. 1; Migne, 182, 743.]: неудача не была его виной; он был подобен Моисею, который вел народ к святой земле, но не ввел в нее. Евреи были жестоковыйными, но разве крестоносцы не были столь же жестоковыйными и неверующими? Разве в глубине души они не оглядывались назад и не желали вернуться в Европу? Так удивительно ли, что они, виновные не меньше израильтян, получили наказание, как и израильтяне? Отвечая на обвинение в том, что он ложно выдавал себя за глашатая Божьей вести, когда проповедовал крестовый поход, Бернар заявлял, что свидетельство его совести — лучший ответ. На такое обвинение и сам Евгений тоже мог бы многое рассказать о том, что он видел и слышал. Да, в конце концов, разве не велика честь удостоиться участи Христа и пострадать от осуждения, будучи невиновным? [Пс. 68:10]
Когда позже в Шартре Бернар был избран главой другого крестового похода, этот выбор был подтвержден папой, но цистерцианцы отказались дать свое согласие [Бернар упоминает об этом избрании в послании к Евгению (Ер., 256). «Кто я такой, — пишет он, — чтобы располагать войска лагерем и идти во главе вооруженных людей?»]. В период правления Иннокентия II и Евгения III Бернар был очень близок к папству. Он сделал больше, чем кто бы то ни было, чтобы обеспечить признание Иннокентия II законным папой в борьбе с его соперником Анаклетом II. Он побудил короля Франции высказаться в пользу Иннокентия. Занятый этой же миссией, он говорил с Генрихом I Английским в Шартре и с германским императором в Льеже. Он принял Иннокентия в Клерво и сопровождал его в Италию. Во время этого путешествия личность Бернара и совершаемые им чудеса произвели такое впечатление, что жители Милана пали к его ногам и хотели, чтобы он взошел на престол святого Амвросия. Во время третьего путешествия в Рим, в 1138 г. [Во время этого путешествия святой Бернар совершил чудо, в котором была и юмористическая сторона. Когда он пересекал Альпы, бес сломал одно из колес его повозки. Бернар устранил поломку, повелев бесу занять место сломанного колеса, что тот и сделал, и повозка покатилась дальше, не причиняя неудобств путешественнику.], Бернар стал свидетелем окончания папского раскола. В знаменитом споре с Петром Пизанским, представителем Анаклета, он изысканно сравнил церковь с ковчегом, в котором пребывают Иннокентий, все религиозные ордена и вся Европа, но не Анаклет и не два его сторонника, Роджер Сицилийский и Петр Пизанский. Петр Пизанский, сказал он, попытался построить другой ковчег. Если ковчег Иннокентия не был бы истинным, он погиб бы вместе со всеми, кто в нем находится. Тогда церковь Востока и церковь Запада погибли бы. Франция и Германия погибли бы, испанцы и англичане погибли бы, потому что они были с Иннокентием. Тогда из всех князей земли спасся бы только Роджер, и никто другой [Vita prima, II. 7, 45; Migne, 185, 294 sq.].
Евгений III был весьма близок к Клерво и выступал одним из особых покровителей Бернара. Трактат De consideratione [Migne, 182, 727-808.], который, по просьбе папы, Бернар написал о должности и функциях папы, — уникальное литературное произведение и в целом — один из наиболее интересных трактатов средних веков. Вакандар называет его «исследованием о папской совести» [Une sorte d’examen de conscience d’un pape (Vie de S. Bernard, II. 454).]. Здесь Бернар сообщает своему духовному сыну, которого должен называть «святейшим отцом» и которого так нежно любит, что последует на небеса или же в бездну за тем, кого принял в бедности, а теперь видит окруженным помпезностями и богатствами. Он выражает свою заботу о благополучии души Евгения и о благополучии церкви, им управляемой. Он говорит о развлечениях папского двора, о бесконечной рутине дел и судебных решений и призывает Евгения помнить, что молитва, размышление и созидание церкви — важнейшие цели, которым он должен себя посвящать. Разве Григорий не находил время благочестиво писать о Иезекииле, когда Рим подвергался осаде варваров? Никогда ни у одного учителя не было возможности иметь ученика такого сана, и Бернар подошел к своей задаче очень ответственно [Взгляды Бернара на функции папства отражены в главе о папстве.].
Как проповедник, Бернар обладал пылким воображением и страстью. Лютер говорит: «Своими проповедями Бернар возвысился над всеми учителями церкви, даже над самим Августином, потому что превосходно проповедует Христа» [Bindseil, Colloquia, III. 134.]. Как и все остальные его произведения, проповеди содержат множество цитат из Писания [Deutsch (Herzog, II. 634) пишет: Er besass eine Bibelerkenntniss wie wenige.]. Это не выверенные логические рассуждения и не анализ состояний совести, а призыв к высшим порывам религиозной природы. Его речь на смерть брата Жерара — образец нежного участия [Перевод см. в Morison (p. 227 sqq.), который называет ее «самой примечательной из записанных погребальных проповедей».], а его обращение к Конраду — образец страстного пыла [См. описание в Storrs, p. 461 sqq.]. Проповеди на Песнь песней, произнесенные в стенах монастыря, полны аллегорических тропов, но и исполнены страстной любви к Спасителю. Один из самых блестящих современных проповедников сказал, что «все проповеди Бернара осеняются постоянным ощущением вечного» [Storrs, p. 388.]. Его речи, говорит его биограф Гофрид, соответствовали состоянию его слушателей. Перед сельскими жителями он проповедовал так, словно всегда жил в деревне, а перед другими слоями населения — так, словно самым тщательным образом изучил их занятия. С эрудитами он был ученым, с простолюдинами — простым. Жаждущим духовного он прибавлял мудрости. Он приспосабливался ко всем, желая всем нести свет Христа [Vita prima, Ill. 13; Migne, 185, 306.].
Рассказы современников свидетельствуют о чудотворной силе Бернара, и нам трудно отрицать ее — разве лишь на основании предположения, что всё чудесное в средние века следует объяснять средневековым легковерием. Чудеса присутствуют почти во всех религиозных биографиях Средневековья. Биограф Бонифация, апостола Германии, считает необходимым извиняться за то, что не может рассказать ни о каких совершенных им чудесах. Что касается чудес Бернара, то они прославлены, как никакие другие средневековые проявления чудесной силы. Упоминается очень много таких случаев. Чудеса совершались Бернаром во время путешествий в Тулузу и Италию, неподалеку от дома, во Франции, и на Рейне, к северу от Базеля. Вильгельм из Сен-Тьерри, Гофрид и другие современники подробно описывают их. Его братья, монахи Жерар и Гвидо, единодушно заявляют, что силы его были сверхчеловеческими. Вальтер Мэп, англичанин, расцвет деятельности которого приходится на последние годы жизни Бернара и позже, также много говорит о чудесах Бернара и его красноречии [I. 24, Wright ed., p. 20.]. Но не менее важно, что сам Бернар упоминал о них и удивлялся этой силе. В древности, говорит он, чудеса совершались святыми и обманщиками, но он не чувствовал в себе ни святости, ни обмана [Ego mihi nec perfections conscius sum nec fictionis (Vita prima, III. 7; Migne, 185, 314 sq.).]. Сообщают, что он признавал свою силу, но неохотно говорил о ней [Vita prima, I. 13; Migne, 185, 262.]. В послании к тулузцам, после визита в этот город, он напоминал, что через него им была явлена истина не только в речах, но и в силе [Ер., 242; Migne, 182, 436.]. Упоминая же о знамениях, которыми сопровождалась его проповедь о втором крестовом походе, он говорит, что не мог передать их по причине религиозного страха [Verecundia, De consid. II. 1; Migne, 185, 744. Он использует здесь слово signa. См. также Vita prima, I. 9; Migne, 185, 252.].
Чудеса совершались Бернаром в разные периоды жизни и, как мы уже говорили, в разных местах. Епископ Лангра, его близкий родственник, говорит, что первое увиденное им чудо Бернар совершил по отношению к мальчику с язвой на ноге. В ответ на просьбу мальчика Бернар сделал крестное знамение, и мальчик исцелился. Некая мать принесла ему своего ребенка с сухой и скрюченной рукой. Бесполезно висевшая конечность была исцелена, и ребенок обнял мать перед очевидцами [Вильгельм из Сен-Тьерри, в Vita prima, I. 9; Migne, 186, 253.]. Мальчик из Шарлетра, десяти лет, не способный двигать головой, был принесен к Бернару, и тот исцелил его, а четыре года спустя этого ребенка снова показывали Бернару.
Иногда Бернар возлагал на больных руки, иногда делал крестное знамение, иногда молился, иногда пользовался святой водой [Febricitantibus multis sanctus manus imponens et aquam benedictam porrigens ad bibendum, sanitatem obtinuit, etc. (Migne, 185, 278).]. В Милане было исцелено много бесноватых [Единственное чудо Бернара, не связанное с исцелением, было совершено при освящении церкви Фуаньи, где поклоняющихся одолевали полчища мух. Бернар произнес слова отлучения против них, а на следующее утро мухи были найдены мертвыми, и народ выгребал их лопатами.]. Что же касается чудес, совершенных им по пути вдоль Рейна из Констанца и Базеля в Кельн, когда он проповедовал второй крестовый поход, то Герман, епископ Констанца, вместе с еще девятью очевидцами, рассказывающими об этих чудесах, заявляет, что сами камни кричали бы о них, если бы они не были записаны [669 Vita prima, VI; Migne, 185, 374 sqq.]. После проповеди в Базеле, говорит Гофрид, к Бернару подошла немая женщина. Он произнес молитву, и она заговорила [Vita prima, IV. 5 sqq.; Migne, 185, 338-359. См. замечания Морисона, 372 sqq.]. Тридцать человек, воодушевленные проявлениями целительных сил Бернара, сопровождали его обратно из Германии во Францию, чтобы принять монашеский обет [Рассказывали странную историю о том, как Бернар бросал кости с одним игроком. На кон была поставлена лошадь Бернара против души игрока. Бернар принял предложение и выиграл. Говорят, что после этого игрок вел святой образ жизни. Gesta Romanorum, англ. перев. — Swan, р. 317.].
Абеляр и его ученик Беренгар были исключением для своего времени — они выражали сомнение в истинности совершавшихся тогда чудес, однако они не обвиняли Бернара в самообмане или обмане других людей. Морисон, автор, явно не подверженный приливам энтузиазма, совершенно не легковерный и с холодным, здравым, критическим складом ума, говорит, что Бернаровы «чудеса не следует ни принимать с легковерием, ни отрицать с негодованием» [Life of Bernard, р. 66. Морисон умер в 1905 г.]. Неандер признает превосходное качество свидетельств [Der Heilige Bernhard, I. 135-141; II. 92-95. См. также Neander, Ch. Hist, англ. перев., IV. 256 sq.], отказывается отрицать их подлинность и старается объяснить их состоянием века и влиянием личности Бернара — подобно тому как это было с исцелением одержимых бесами [«Когда такие деяния, — говорит Неандер в своей истории, — совершаются в истинно христианском духе под действием любви, то, вероятно, их можно рассматривать как отдельные проявления той высшей жизненной силы, которую Христос вложил в человеческую природу». С этими словами согласен доктор Сторрс, который говорит: «Не может быть сомнений в том, что самая необычайнейшая сила оказывала через Бернара воздействие на тех, кто искал его помощи» (Life of Bernard, р. 199 sq.).]. Предубеждение же против чудес Бернара, которое нельзя сбрасывать со счетов, обуславливается повсеместностью чудес в средневековых монастырях и жизнях выдающихся людей, таких как Норберт, не говоря уже о чудесах, совершаемых святынями (например, на могиле Фомы Бекета), и при телесном контакте с реликвиями. С другой стороны, можно привести немного смертных людей, которым совершение чудес подобало бы столь же естественно, как Бернару. Деятельность Бернара отличалась постоянной практической заботой о жизненных потребностях. Все его произведения полны полезных предложений, призванных помочь и улучшить положение людей. Он был ученым, но в его время жили люди, которые добились в схоластике большего, чем он. Однако для спекулятивного и полемического богословия его произведения тоже обладают ценностью. В труде о свободе воли [De gratia et libero arbitrio.] он заявляет, что способность делать добро была утрачена из-за греха, и нужна предваряющая благодать, чтобы склонить волю к святости. В споре с Абеляром сформировались его взгляды на Троицу и искупление. В некоторых отношениях он не соглашался с богословием и практикой католичества. Он отрицал непорочное зачатие Марии [Ер, 174; Migne, 182, 332.] и считал омовение ног одним из таинств. В своих взглядах на крещение он был крайне либерален для своего века, заявляя, что крещение не обязательно для спасения и человек получает спасение в случаях, когда возможности креститься не представляется [De baptismo aliisque questionibus.].
Какой бы суровой ни казалась церковная позиция Бернара с точки зрения нашего терпимого века, свидетельства в пользу его возвышенного морального превосходства слишком вески, чтобы отмести их в сторону. Собственные произведения Бернара содержат много доказательств его этических достоинств. Они ясно видны в его трудах о личной вере, во всех его трактатах и проповедях, которые ставят его в первый ряд мистиков всех времен.
Вильгельм из Сен-Тьерри, который сам вовсе не был богословом, чувствовал, что, посещая келью Бернара, приближается «к самому Божьему алтарю» [Domus ipsa incutiebat reverentiam sui ac si ingrederer ad altare Dei (Vita prima, VII. 33; Migne, 185, 246).]. Иоахим Флорский вдохновенно восхвалял его, очевидно, считая образцовым монахом [Concordia, V. 38. См. Schott, Die Gedanken des Abtes Joachim, Brieger’s Zeitschrift, 1902, 171.]. На Хильдегарду, рейнскую пророчицу, Бернар произвел такое же впечатление [Труды Хильдегарды, Ep., 29; Migne, 197, 189.]. В «Мемуар о святом Малахии» Бернар вложил «образ своей собственной, прекрасной и пылкой души» [Morison, p. 242.]. Никто, кроме глубоко верующего человека, не мог бы составить такое житие. Малахия, ирландский архиепископ, посетил Клерво дважды, и во второй раз остался там умирать (1148). Бернар писал:
Хотя он прибыл с Запада, для нас он был воистину подобен восходу солнца. С псалмами, гимнами и духовными песнопениями следовали мы за нашим другом в его шествовании на небеса. Ангелы приняли его из наших рук. Он воистину уснул. Все глаза были устремлены на него, но никто не мог сказать, когда отлетел его дух. Когда он умер, мы еще считали его живым, а пока он был еще жив, мы уже считали его мертвым [Mortuus vivere et vivens mortuus putabatur (Vita St. Malachy, XXXI. 74; Migne, 185, 1116). Несмотря на нежное отношение к ирландскому другу, Бернар характеризует ирландцев того времени как откровенных варваров.]. На его лице оставались те же ясность и спокойствие. Скорбь сменилась радостью, вера победила. Он вступил в радость Господа — и кто я такой, чтобы оплакивать его? Мы молимся, о Господь, чтобы тот, кто был нашим гостем, стал нашим вождем и мы могли править вместе с Тобой и с ним вовеки. Аминь.
Чувство собственной незначительности сдерживало Бернара в его религиозном опыте. В этом отношении он представляет поразительный контраст с самоуверенным и хвастливым Абеляром. Он по-детски уповал на Божью благодать. В одном из последних своих посланий он просил друга, аббата Бонневаля, молиться за себя Спасителю грешников. Его последние дни были омрачены скорбью — личный секретарь не оправдал доверия и воспользовался его печатью в своих корыстных целях. Из жизни уходили Вильгельм из Сен-Тьерри и другие друзья. Последнее путешествие Бернар совершил в Метц, чтобы уладить спор между епископом Стефаном и герцогом Лотарингским. Дейч [вероятно, главный специалист по Бернару из ныне живущих] говорит: «Религиозный пыл, Genialität, — главное в его характере и среди его дарований» [Herzog, II. 634.]. Гарнак отдает Бернару должное, называя его «религиозным гением XII века, вождем своего века в вере» [Dogmengeschichte, III. 301.]. Лютер, которого нелегко было обмануть монашескими претензиями на превосходство, пишет: «Бернар любил Иисуса так, как Его не мог любить никто друой» [Bernhardus hat den Jesus so lieb als einer sein mag (Bindseil, Colloquia, III. 152).]. Рэй Палмер, переводивший гимны Бернара, сохранял в них изначально присущий им религиозный пыл [Jesus, thou Joy of loving hearts, Thou Fount of life, thou Light of men, From the best bliss that earth imparts We turn unfilled to thee again.]. Панегирик Алана, раннего биографа Бернара, полон славословий, и, вероятно, ни один человек после апостолов не заслужил его больше, чем Бернар: «Выше величия его имени было лишь смирение его сердца» [Vincebat tamen sublimitatem nominis humilitas cordis (Vita secunda, XVII; Migne, 185, 498).].
ЛИТЕРАТУРА
Труды святого Бернара, ed. Mabillon, 2 vols. Paris, 1667, репринт с добавлениями в Migne, 182-185, англ. перев. Saml. J. Eales, London, 1889, 2 vols. — Xenia Bernardina, юбилейное издание цистерцианских монастырей Австро-Венгрии, 6 vols. Vienna, 1891. Leop. Janauschek: Bibliographia Bernardina, Vienna, 1891. Трактат De consideratione, перев. епископа J. H. Reinkens, Münster, 1870.
БИОГРАФИИ
Написанных современниками — в Migne, vol. 185: I. Так называемая Vita prima, в шести частях: Вильгельм из Тьерри (Бернар был еще жив), Гофрид Клервоский и Эрнальд, аббат Бона Валлис. II. Vita secunda — Алан Оксеррский. III. Фрагменты, собранные Гофридом. IV. Житие Иоанна Отшельника, полное легендарного материала. — Современные: Neander, Berlin, 1813, 1848, 1868, новое издание с введением и примечаниями, *S. M. Deutsch, 2 vols. Gotha, 1889. Англ. перев. London, 1843. — Ellendorf, Essen, 1837. — Аббат T. Ratisbonne, 2 vols. Paris, 1841, etc. Полон энтузиазма в отношении к Бернару как святому. — *J. С. Morison, London, 1863; пересм. изд. 1868, 1884. Холоден и беспристрастен. — Capefigue, Paris, 1866. — Chevallier, 2 vols. Lille, 1888. — Hofmeister, Berlin, 1891. — Eales (католик), London, 1891. — *rihard S. Storrs, 1892, вдохновляющее и красноречивое. — *аббат E. Vacandard, 2 vols. Paris, 1895, 2d ed. 1897. Тщательное исследование, после ряда предыдущих работ, представленных в журналах и брошюрах. — J. Lagardère, Besançon, 1900. — Deutsch, ст. Bernhard, в Herzog, II. 623-639. Также H. Kutter: Wilhelm von St. Thierry, ein Representant der mittelalterlichen Frömmigkeit, Giessen, 1898. Другую литературу см. в главах о мистическом богословии и гимнах.
АВТОР
Филип Шафф — немецко-американский протестантский историк церкви и богослов, написавший, по мнению многих экспертов, лучшую работу по истории христианской церкви среди протестантских авторов всех времен. Его работа «История христианской церкви» включает в себя восемь томов и охватывает исторический период от Рождества Христова до Реформации в Германии и Швейцарии.
