Показания де Жизи были очень откровенными, и он явно пытался заискивать перед своими обвинителями. Случай с Этьеном не Труа напоминает случай Жана де Фоллиака. Он заявил, что еще до ареста рассказывал обо всем королю и его духовнику, а также епископам Байе и Кутанса [Finke, op. cit., II, p. 336.]. Более того, вместе с Жаном де Фоллиаком он входил в группу из семидесяти двух тамплиеров, отобранных Филиппом Красивым для того, чтобы предстать перед Папой во время встречи последнего с королем в Пуатье между маем и июлем 1308 года. Папа отложил слушания по делу о тамплиерах чуть ранее в том же году, и встреча в Пуатье была кульминацией давления, оказанного короной с целью их возобновить. Семьдесят два тамплиера были отобраны из многих сотен, находящихся в королевских темницах, чтобы появиться на встрече между 29 июня и 2 июля. Все это были люди, которые, как король надеялся, сделают наиболее откровенные признания и тем самым дадут Клементу V якобы уважительный повод возобновить обвинительный процесс. Жан Тойлефер де Жене предстал перед папской комиссией только 14 апреля 1310 года. Его можно отнести к группе тамплиеров, выставленных перед судом французскими властями вместе с рядом враждебно настроенных внешних обвинителей с целью противостоять результатам успешной защиты ордена, которая была как раз на пике своего успеха в апреле того года [Procés, I, pp. 187-193.].
Пятый свидетель – это Роберт Отерингем, францисканский монах, который утверждал, что знал кое-что о деятельности тамплиеров в Йоркшире. Его наблюдения не представляют собой особой значимости как доказательства существования идола, Плащаницы или ее копий. Он был всего лишь одним из шестидесяти внешних свидетелей, собранных во время процесса над тамплиерами английских прецепторий, чтобы противостоять их упорному нежеланию признавать свою вину. Всего Роберт поведал три главные истории против тамплиеров. В Рибстоне он слышал, как один тамплиерский капеллан громко укорял некоторых братьев, говоря: «дьявол сожжет тебя» или схожие слова и, услышав какую-то возню, он увидел, «насколько он мог припомнить», тамплиера, повернувшегося лицом на запад, а задом – к алтарю. Во-вторых, около двадцати лет назад, в Уэтерби он слышал, как в один вечер Великий Прецептор ордена намеревался показать братьям различные реликвии, которые он привез с востока. Потом Роберт услышал шум, доносящийся из часовни, и, подсматривая сквозь замочную скважину, увидел яркий свет, исходивший будто от костра или свечей. Когда же на следующее утро он спросил одного из братьев, чей праздник они накануне справляли, то тот побледнел, «будто в оцепенении», и, «опасаясь, что он видел что-либо из их действ», попросил Роберта не задавать вопросов и, «если тебе дорог я и твоя жизнь», никому не говорить об увиденном. Наконец, монах также видел, снова в Рибстоне, крест, брошенных на алтарь, и сказал кому-то из братьев, что неверно оставлять его так лежать и нужно хотя бы поставить его на алтарь. Брат ответил: «Оставь в покое крест и уходи» [Wilkins, op. cit., II, p. 359.]. Подобные рассказы очень типичны для сторонних свидетелей, которым было нечего добавить по сути вопроса. Нужно очень сильно постараться, чтобы увидеть во второй из приведенных историй доказательство тому, что тамплиеры опасались, как бы посторонние не узнали о нахождении у них Плащаницы.
В равной степени не заслуживают доверия одиннадцать статей, приведенных в Les Grandes Chroniques, поскольку тесные связи между Сен-Дени и французскими королями заставляют предположить, что содержание статей происходит из источников, близких к властям, а не членам ордена тамплиеров. Таким образом, содержащиеся в них данные следует рассматривать в свете вопроса о пропаганде Капетингов, а не как доказательство существования Плащаницы [Les Grandes Chroniques de France, ed. Jules Viard (Société de l’histoire de France, Vol. 8 [Paris, 1934]), p. 274.].
Подводя итог: все четверо допрашиваемых тамплиеров по ходу судебного процесса имели веские основания придумывать свои показания, в то время как францисканский монах вообще не упоминает напрямую об идоле. Отрывок из Les Grandes Chroniques не имеет конкретной связи с тамплиерами. Все эти источники представляют собой весьма шаткую платформу, на которой основана теория о существовании в ордене мистического культа, построенного вокруг Плащаницы и удерживаемого в секрете более чем на протяжении столетия.
Идентификация таинственного идола с Плащаницей кажется не более убедительной. Обвинения в поклонении идолу, который заставлял цвести деревья, а землю плодоносить, находятся в статьях, составленных против ордена. Они очень сильно напоминают представления о еретиках, существовавшие в ту эпоху и чуть ранее и столь типичные для мировоззрения инквизиторов. В таком случае получается, что тамплиерам были преданы некоторые черты катаров, которые постулировали дьявольское происхождение всего материального мира. Например, францисканский монах Джеймс Капелли около 1240 года так объяснял это катарское убеждение: «Они верят, что дьявол создал стихии и наделил землю способностью рождать и приносить плоды» [James Capelli, Summa contra haereticos, в книге Heresies of the High Middle Ages, tr. Walter L. Wakefield and Austin P. Evans (New York and London, 1969), p. 305. Связь с катарами кажется более убедительным объяснениям происхождения легенды о чудесной голове, чем образ тамплиеров-стражей Грааля у Вольфрама фон Эшенбаха, присущий исключительно этому автору.]. Таким образом, подобное обвинение сообщает историку, пожалуй, больше о ментальности инквизиторов и капетингской пропаганде, чем о реальных верованиях тамплиеров.
Мало результатов дает и исследование вопроса о времени, когда демонстрировали голову. Лишь три свидетельства указывают либо конкретно на день праздника Святого Лика, либо на ближайшие даты: Ранье де Ларшан видел ее на собрании капитула в Париже во вторник, через день после праздника апостолов Петра и Павла; Этьен де Труа видел ее в конце трехдневного собрания капитула в Париже, которое началось в день св. Петра и Павла; наконец Рауль де Жизи также видел ее в Париже на неделе, следующей за праздником этих двух апостолов. Все это не сообщает нам ничего, кроме того, что тамплиеры во Франции обычно проводили свои главные собрания в Париже в середине года, и явно не может служить самостоятельным доказательством существования у тамплиеров Плащаницы. Большинство других допрашиваемых не приводят точных дат, хотя Гильом де Гиако считал, что видел голову в промежуток между Пятидесятницей и Рождением Иоанна Крестителя (24 июня) в Лимасоле, а еще четверо тамплиеров, наблюдавших голову при вступлении в орден, сообщили даты инициации: в день Обрезания (1 января) [Пожалуй, было бы чересчур легкомысленным обращать внимание на связь между этими датами и языческими празднествами, часто яростно критикуемыми христианскими авторами.], в день Всех Святых (1 ноября), в следующую среду после Пасхи и на Рождество. Никто из других тамплиеров, утверждавших, что видели голову, не указал конкретную дату или время года, когда это произошло.
Замечание, что во время капитулярных собраний тамплиеров священник «стоит, как зверь, и не вмешивается ни во что, только в конце собрания читает псалом «Смилуется над нами Господь наш»», принадлежит на самом деле не аббату Лагни, а взято из показаний служащего брата по имени Томас де Торолдеби во время допроса 29 июня 1311 года [Wilson, op. cit., p. 206. Данное показание приведено в Wilkins, op. cit., II, p. 386. Уилсон в поддержку своей гипотезы приводит слова Ли, что довольно странно обнаружить распевание псалма у людей, которых подозревают в идолопоклонстве. Это, конечно, так, однако совсем не доказывает, что объектом поклонения тамплиеров была Плащаница. Между прочим, приведенное у Уилсона замечание, как кажется, взято из Charles G. Addison, The History of the Knights Templars (London, 1842), p. 265, а не у Ли.]. Он утверждал, что на собраниях магистр мог освобождать братьев от «великих грехов», и потому у священника не было никакой другой функции, кроме как завершать все действо псалмом. Данное замечание является отсылкой к обвинению ордена в том, что в нем миряне узурпировали функцию духовенства отпускать грехи. Особенно распространено это обвинение было в Англии, по той причине, что там инквизиторы столкнулись с определенными сложностями в поиске более серьезных нарушений. В этом контексте становится маловероятным, что исполнение 67 псалма на собраниях капитул имело какое-то самостоятельное значение, сближающее его с культом тамплиеров.
Если, как говорит мистер Уилсон, большинство обвинений было сфабриковано, почему нужно делать исключения для описаний идолов или голов? Мистер Уилсон ответил бы: потому что во владении у тамплиеров действительно находилась Плащаница, что и определяло различие между поклонением «голове» и другими обвинениями. Однако само доказательство существования Плащаницы основано на описании идолов допрашиваемыми свидетелями, такими, как перечисленные выше люди, и на статьях обвинения, так что мы оказываемся перед замкнутым кругом гипотез.
Таким образом, следует изучить оставленные описания идолов более внимательно. Согласно Уилсону, «хотя до нас дошло большое количество весьма разных упоминаний о «голове»», общая картина такова, что это была «голова мужчины примерно в натуральный размер, с грозным лицом и бородой» [Wilson, op. cit., pp. 202-203. В качестве источника цитаты указан Жан Тойлефер де Жене, Jean Taylafer de Géne, Procés, I, p. 190, но, хотя он действительно упоминает, что голова была примерно натурального размера, он ничего не говорит о грозном лице или бороде…]. Следует также помнить, что предположительно культ Плащаницы был в целом доступен лишь узкой элите ордена. Однако, нужно признать, что даже на основании описаний, отобранный Уилсоном, картина далека от непротиворечивой. Ранье де Ларшан сообщает, что это была голова с бородой, «которой они восхищались, целовали и называли своим спасителем». Рауль де Жизи был поражен ее ужасным видом, «ему казалось, что это точно обличие какого-то демона, называемого по-французски un maufé, и каждый раз, когда он видел ее, его охватывал такой огромный страх, что он не мог взирать на голову без ужаса и трепета». Они поклонялись ей с тех пор, как клятвенно отреклись от Иисуса Христа. В другой раз ему показалось, что он видел, как голову вносили в зал в большой сумке, но он не мог вспомнить, была ли голова натурального размера, сделана ли из метала, дерева, или принадлежала умершему человеку. Этьен де Труа утверждал, что внесение головы на собрание было обставлено целым обрядом, когда первыми входили двое братьев, а за ними шел священник, несший голову, который должен был поставить ее на покрытый шелковой тканью алтарь. У головы была борода, а сама она казалась состоящей из плоти, хотя от затылка до плечей и была инкрустирована драгоценными камнями. Этьен думал, что это была голова Гуго де Пейна, первого Великого Магистра ордена. Жан Тойлефер считал, что это было рукотворное изделие в виде человеческой головы, покрашенное в красный цвет, но он не знал, в чью честь оно было сделано. В Les Grandes Chroniques идол покрыт кожей старого человека, забальзамированной и покрытой специальной пастой, у него есть борода и пустые глазницы, в которых светятся карбункулы «будто небесный свет». Хотя у этих описаний есть общие моменты, они не совпадают полностью. В чем же они точно сходятся, так это в том, что описывают не кусок ткани с нарисованной на нем головой, а трехмерный объект, выглядевший как настоящая голова.
Описания, предложенные другими тамплиерами, предлагают еще больше вариаций. На парижских слушаниях в октябре и ноябре 1307 года кроме уже упомянутой версии рассказывали о «голове, которой они покланялись», сделанной из дерева, серебра и листов золота, с бородой, или имитацией бороды; о рисунке на брусе дерева; о том, что у нее были четыре ножки, две спереди и две сзади [Procés, II, pp. 290, 299, 300, 313, 315, 363, 364, 367.]. Слушания в Каркассоне в ноябре 1307 года сообщают об «идоле из меди в форме человека», одетом в некое подобие далматика; о двух фигурах, называемых Бафомет, одна из которых была с бородой и позолочена; о черно-белой фигуре; и о деревянном идоле [Finke, op. cit., II, pp. 322-324.]. В Пуатье в июне и июле 1308 года в показаниях фигурировали нечто «омерзительное и черное, в форме человеческой головы»; «белая голова с бородой»; и даже идол с тремя лицами [Konrad Schottmüller, Der Untergang des Templer-Ordens, Vol. II (Berlin, 1887), pp. 28-29, 30, 50, 59, 68, 70.]. Перед папской комиссией между ноябрем 1309 и июнем 1311 года рассказывалось о «некоторой раскрашенной доске, висевшей в часовне», на которой был нарисован «образ человека»; о голове, напоминающей тамплиера в головном уборе и с длинной седой бородой; о предмете из меди; и о «небольшой картине из золота или поддельного золота, на которой, как казалось, была изображена женщина» [Procés, I, pp. 257, 597; II, 192-193, 203, 212, 240, 249.]. Все эти описания показывают, что некоторые из тамплиеров из страха или желания угодить допрашивающему, который, как они считали, хотел услышать от них подобный рассказ, выдумывали истории про голову, частично основанные на внешнем виде различных предметов, которые им приходилось часто видеть, будь то рака для мощей или икона на дереве. Гильом д’Арэблэ, прецептор Сузи, представший перед папской комиссией 5 февраля 1311 года идентифицировал посеребряную голову, увиденную им на алтаре во время одного из заседаний капитула, как принадлежащую одной из одиннадцати тысяч кёльнских девственниц и изменил свое первоначальное мнение на рассказ о двуликом бородатом изображении только под давлением, но и тогда замечая, что оно выставлялось перед людьми в христианские праздники вместе с другими реликвиями [Ibid., I, p. 502.]. Бартоломью Бошир, допрошенный 19 апреля 1311 года, выдает источник своего описания, когда рассказывает, как «идол» стоял вместе с другими шкатулками для мощей на алтаре [Ibid., II, pp. 192-193.]. Пьер Морин рассказал папской комиссии 19 мая 1311 года, что, находясь в Шато Пелерин в Святой Земле, он слышал о некой голове, хранящейся в сокровищнице тамплиеров, добавляя, однако, что его информатор, брат Пьер де Вин, говорил, что голова принадлежала то ли св. Петру, то ли св. Власию [lbid., II, p. 240.].
Таким образом, исследовав четыре слушания по делу о тамплиерах, мы увидим, что всего двадцать восемь различных тамплиеров утверждали, что видели идолов [В этот список не входят показания Антонио Сиччи, Гуго де Форе и Гильома Априля, которые относятся к известному мифу о магической голове, обладающей разрушительной силой, и не связаны напрямую с собраниями тамплиеров или процедурой принятия новых членов.]. Лишь один, Гуго де Пейро, был визитатором тамплиеров Запада, вторым человеком после Моле, но никто из остальных не может претендовать на вхождение в круг избранных. Трое допрашиваемых могут быть идентифицированы как рыцари и шестнадцать – как служащие братья. Хотя семеро из двадцати восьми были прецепторами, один – казначеем в Париже, и еще один – королевским слугой, раздающим милостыню, все эти должности не обозначали автоматически высокий статус, поскольку такие обязанности возлагались на служащих братьев не реже, чем на рыцарей. В девяти случаях голова демонстрировалась новопосвященным членам ордена при их инициации. Если под идолом действительно подразумевалась Плащаница или ее копия, то тамплиеры, знавшие о ней или имевшие к ней доступ, составляли довольно рыхлую, случайную группу, а не были узко привилегированной элитой.
Уилсон предлагает еще два доказательства, призванных разрушить замкнутый круг его гипотез. Первое заключается в том, что в 1951 году рисунок головы бородатого мужчины был обнаружен в здании в Темплкомбе, Сомерсет, которое, по мнению Уилсона, принадлежало тамплиерам. Далее исследователь предполагает, что это была копия головы Христа, сохранившейся на Плащанице, что имеет в свою пользу тот аргумент, что на рисунке отсутствует традиционный нимб. Развивая свою гипотезу, Уилсон высказывает мнение, что для нужд прецепторий тамплиеров с Плащаницы снимались копии, многие из которых так и не были найдены, и что кроме копии в Темплкомбе в Англии еще существовало четыре. Различия в описании головы могут, таким образом, вытекать отсюда же, в то время как шнурки, о которых в статьях обвинения сказано, что ими окружали или ими прикасались к идолам, прежде чем вручить тамплиерам как деталь одеяния, могли быть на самом деле средством контакта с оригиналом Плащаницы [Однако же, обвинения, касающиеся шнурков, могут являться попыткой соотнесения тамплиеров с катарами или мусульманами, или же и теми и другими одновременно; см.: Barber, Trial, p. 188.]. Однако это объяснение поднимает больше вопросов, чем дает ответов, и никак не согласовывается с теорией Уилсона, что культ держали в секрете. Как могла поддерживаться секретность, если копии изготовлялись даже для таких периферийных и малозначимых для активности тамплиеров мест, как Темплекомб? Кто делал копии? Подразумевает ли это наличие специальной касты ремесленников ордена, поклявшихся сохранять молчание? Почему некоторые копии делались трехмерными, тогда как другие просто в виде рисунков, если оригинал старались воспроизводить со всей тщательностью? Даже если согласиться с тем, что голова из Темплкомба имеет внешние сходства с Плащаницей, которая в свою очередь, как заявляет мистер Уилсон, повлияла на принципы изображения Христа в Византии и средневековой западной Европе [Wilson, op. cit., p. 208.], говорит ли это о чем-либо другом, кроме как, что художник Темплкомба тоже видел традиционные средневековые изображения Христа? Действительно, до тех пор, пока не будет доказано, что «идолом» тамплиеров была на самом деле Плащаница, нет никаких оснований утверждать, что рисунок изображает именно Христа. Известно, что средневековые художники иногда использовали традиционные атрибуты портрета Христа – внешность и позу – для изображения других персонажей, например, святых. В последнем случае они просто убирали крест внутри нимба.
Вторым аргументом в пользу гипотезы Уилсона, независимо от показаний тамплиеров на суде, является обнаружение султаном Бейбарсом некого «идола» в бывшем замке тамплиеров в Иерусалиме в 1277 году. Уилсон считает, что и здесь мы имеем дело с копией Плащаницы [Ibid., pp. 207, 362, n.21.]. В построения исследователя закралась ошибка, поскольку согласно приведенным ссылкам султан нашел данный предмет в замке Сафед в 1267 году [Reinhold Röhricht, “Etudes sur les derniers temps du Royaume de Jérusalem. Les Com bats du Sultan Baibars contre les Chrétiens en Syrie (1261-1277),” Archives de l’Orient latin, Vol. II (Paris, 1884), pp. 388-389. См. Charles F. Defrémery, Mémoires d’Histoire Orientale, seconde partie (Paris, 1862), pp. 363-364, где приводится французский перевод рассматриваемого отрывка из Noweiri.]. Однако замок Сафед действительно принадлежал тамплиерам, и, следовательно, рассматриваемый предмет мог быть с ними напрямую связан. Увы, что-либо большее заключить из приведенного свидетельства нельзя, поскольку для приверженца ислама, религии, запрещающей вообще какое бы то ни было изобразительное искусство [См. например, упоминание у Имада ад-Дина христиан, пытавшихся защитить Крест Господень в битве при Хаттине, как идолопоклонников, ‘Imad ad-Din, in Francesco Gabrieli (ed. and tr.), Arab Historians of the Crusades, tr. E. J. Costello (London, 1969), p. 136.], почти любой предмет христианской церковной утвари являлся «идолом».
Четвертый и последний пункт построений Уилсона, касающийся молчания семейства Шарне о происхождении Плащаницы, основан на догадке. Нет никаких убедительных оснований связывать Жоффруа де Шарне, погибшего при Пуатье в 1356 году, с его тезкой, сожженным как еретик в 1314. Но даже если какая-либо связь и существовала, ее нельзя было бы использовать как доказательство того, что Жоффруа «боролся за возвращение утерянной семейной чести» [Wilson, op. cit., p. 216.], и, развивая догадку еще дальше, что эта утерянная семейная честь была ничем иным, как родством с осужденным лидером погибшего ордена. Связь между двумя тезками у Уилсона подкреплена предположением, что участие Жоффруа де Шарне в основании мирского рыцарского братства, известного как Орден Звезды, было на самом деле «попыткой восстановить Орден тамплиеров под другим именем». Уилсон помещает Жоффруа среди «рыцарей-основателей» ордена, что кажется правдоподобным, однако это совсем не одно и то же с приписыванием Жоффруа роли одного из учредителей ордена наравне с «его столь же религиозно одержимым королем Иоанном Добрым», как это делается в следующем предложении [Ibid., pp. 222-223.]. История Ордена Звезды была изучена профессором Ренуаром, по мнению которого, подобные мирские рыцарские ордена скорее основывались в качестве реакции на неудачи духовных орденов, чем проистекали от них [О причинах основания Ордена Звезды см.: Yves Renouard, “L’Or dre de la Jarretiére et l’Ordre de l’Etoile” Le Moyen Age, LV (1949), 281-300.]. В 1344 году Иоанн Добрый, в то время еще герцог Нормандии, и Эд IV, герцог Бургундии, выдвинули идею создания объединения из 200 рыцарей под патронажем Девы Марии и св. Георга. Идея была одобрена Папой Клементом VI.
Из-за поражений французов на протяжении 1340-х годов план не был осуществлен до 1351 года, когда Иоанн уже был королем. Эд Бургундский умер за год до этого. Было решено, что новый орден будет состоять из 500 рыцарей, на этот раз под патронажем лишь одной Девы Марии, поскольку св. Георг был уже выбран Эдуардом III как покровитель основанного им Ордена Подвязки. На самом деле Орден Звезды так никогда и не достиг указанной численности, поскольку почти все его члены полегли при Пуатье в 1356 году, удар, от которого орден так уже и не оправился. Очень сложно найти доказательства тому, что инициатором основания ордена был Жоффруа де Шарне, или что он находился в той или иной связи с тамплиерами. Действительно, как мирское рыцарское сообщество середины XIV века, он имел гораздо более глубокие корни в артурианских романах, популярных в то время, чем в духовных орденах эпохи тамплиеров. Более того, соперничество сперва с детищем Эдуарда III Орденом Круглого Стола, а потом и с весьма успешным Орденом Подвязки было, пожалуй, гораздо более сильным стимулом, чем ностальгическая тоска по обновленному Ордену Храма. Орден Звезды действительно нес религиозный оттенок, поскольку Клемент VI приветствовал его создание и инициировал основание в его ядре коллегиальной церкви, обслуживаюшейся канониками и священниками. Тем не менее, политические и династические цели тоже преследовались его основателями, особенно в манифесте 1351 года, поскольку Иоанн II стремился сплотить элитное рыцарство вокруг собственной персоны, одновременно усиливая свою позицию как легитимного короля в борьбе с конкурентами, особенно Эдуардом III, и создавая маленькую, но лояльную армию. Создание Ордена Звезды стоит скорее рассматривать в связи с тогдашними рыцарскими ценностями и политическими реалиями, чем связывать с исчезнувшими тамплиерами.
Построения мистера Уилсона содержат и еще одно допущение: что падение тамплиеров все еще оставалось во второй половине XIV века актуальным вопросом. Но разве могла гибель ордена, большая часть членов которого была уже мертва, продолжать волновать умы людей после разрушительных последствий Черной смерти и французских неудач в Столетней войне? Папский интерес к истории с орденом иссяк, как кажется, к концу 1320-х годов, и невозможно вообразить, чтобы к тому времени, когда Плащаница была выставлена на обозрение в 1389 году, судьба тамплиеров сколько бы волновала авиньонского папу Клемента VII. Уилсон утверждает, что он был в курсе настоящего происхождения Плащаницы, но не хотел раскрывать эти данные [Wilson, op. cit., p. 231.], поскольку опасался, что если вопрос о вине тамплиеров снова будет затронут, «то шаткие основы авиньонского папского престола» окажутся под угрозой [Ibid., p. 235]. Это убеждение покоится на непонимании проблем, связанных с церковным расколом. Скандал, им вызванный, затянулся по той причине, что для него не существовало простого политического или юридического решения. Светские монархии западнохристианских государств объединились перед лицом двух Пап, в то время как церковный канонический закон препятствовал принятию и осуществлению идей, высказанных в тот период церковным собором [См., например, комментарии Уолтера Уллманна в Walter Ullmann, Origins of the Great Schism (London, 1967), особенно главы I и X.]. Поэтому совсем не факт, что участие в подавлении ордена тамплиеров одного из предыдущих авиньонских пап делал позиции Клемента VII уязвимыми [Wilson, op. cit., p. 235.].
Однако даже если допустить, что судьба тамплиеров обладала скрытой силой будоражить умы современников еще в 1389 году, ряд вопросов окажется без ответа. Если оба Жоффруа де Шарне, отец и сын, действительно приходились родственниками сожженному в 1314 году прецептору Нормандии, а воспоминания о судьбе ордена были все еще сильны в памяти современников, то избежать прямой ассоциации было бы крайне сложно. Сам факт родственной связи должен был бы быть хорошо известен и непременно бы как-то повлиял на социальный статус семейства Шарне. Возможно поэтому более разумной причиной скрывать происхождение и аутентичность Плащаницы было опасение, что французский король потребует ее себе, указывая на отсутствие у семьи юридических и моральных прав обладать столь ценной реликвией. Точно также и Папа, который, как считает Уилсон, верил в подлинность Плащаницы, мог предъявить на нее права, поскольку тамплиеры были орденом, напрямую подотчетным Святейшему Престолу. Если же предположить, что Папа не знал о связи между Плащаницей и тамплиерами, то что же ему тогда ответили на вопрос об истории вновь обретенной реликвии, чем смогли предположительно убедить его в ее подлинности, особенно при наличии весьма уместной и убедительной критики, высказанной Пьером д’Арси, тогдашним епископом Труа, который был убежден в том, что имеет дело с фальшивкой [Ibid., pp. 236-237.]? Наконец, как могли все те, кто, как мы предполагаем, знали о существовании у тамплиеров на протяжении XIII века Плащаницы, одновременно хранить молчание, если в их число входили и тамплиеры, пережившие процесс, и члены семейства Шарне, и Папа Клемент VII со своими сторонниками, а также потомки и родственники всех перечисленных, кому успели поведать тайну?
Данное исследование посвящено не спору о подлинности Плащаницы, но всего лишь тому звену в ее истории, которое пытается реконструировать в своей книге мистер Уилсон. Однако цепь построений исследователя кажется весьма хрупкой, поскольку опирается почти исключительно на показания тамплиеров во время суда, к которыми, хоть они и являются восхитительным историческим источником, нужно подходить с большой долей осторожности, чтобы избежать неверных толкований. За исключением идолов, описанных в показаниях, все другие доказательства, собранные мистером Уилсоном, лишены основательности и стройности и остаются лишь серией отдельных свидетельств, не выстраивающихся в цельную схему. Нужно констатировать, что вопрос о судьбе Плащаницы до ее обретения в 1389 году остается открытым.
Барбер М. Перевод с английского: Казаков Г.
