Исчезновение реликвии, известной, как Туринская Плащаница, между 1204 годом, когда крестоносцы захватили и разграбили Константинополь, и апрелем 1389 года, когда она была выставлена на всеобщее обозрение Жоффруа де Шарне, стало предметом последних исследований Йена Уислона, результаты которых были опубликованы им в книге «Туринская Плащаница» в 1978 году (исправленное издание в 1979). Даже если соглашаться с тем, что Плащаница, продемонстрированная семейством Шарне, действительно являлась той самой Плащаницой, которой располагаем сегодня мы, все равно следует объяснить, каким образом она оказалась у Шарне, и найти причины, по которым семья со всей очевидностью не хотела проливать свет на этот секрет.
Если также признать, что как современный научный анализ Плащаницы, так и исторические исследования сходятся во мнении, что Плащаница намного старше XIV века, и таким образом подрывают позиции средневековых критиков (особенно таких, как Пьер д’Арси, епископ Труа) что Плащаница была на самом деле подделкой, становится очевидно, что поведению семейства Шарне следует искать иные объяснения. Мистер Уислон в главах 19 и 20 своей книги заявляет, что сперва реликвия оказалась во владении у Ордена тамплиеров, а затем, во время или же после суда над ним и разгрома в промежутке между 1307 и 1314 годами попала к семье Шарне, возможно через Жоффруа де Шарне, прецептора Ордена тамплиеров в Нормандии, который был сожжен на костре как закоренелый еретик в марте 1314 года. Мистер Уислон утверждает, что молчание семейства Шарне о местоположении Плащаницы было вызвано с одной стороны желанием «исключить всякую ассоциацию семьи с поверженным Орденом», а с другой – тем, что правящий тогда в Авиньоне Папа Римский Клемент VII, с которым Шарне были родственно связаны через женитьбу, опасался, что если «народная любовь к прославленному своей невинностью ордену тамплиеров» вновь вспыхнет, то авторитет Папы «обратится в ничто» [Ian Wilson, The Turin Shroud (rev . ed.; Harmondsworth, 1979), p. 235.].
Мистер Уилсон основывает свою теорию на четырех основных гипотезах: 1) что Плащаница после 1204 года была увезена на запад и «была скрыта» во владениях тамплиеров, которые, будучи богатым, процветающим и достаточно секретным орденом, могли противостоять искушению использовать реликвию для добывания денег; 2) что во время процесса над тамплиерами Плащаница не была найдена, поскольку вследствие «упорного сопротивления», оказанного рыцарями ордена во время арестов, она была секретно увезена и впоследствии попала к семейству Шарне из-за его родственной связи с прецептором тамплиеров в Нормандии; 3) что идолы в виде людских голов, в поклонении которым на собраниях лож и встречах обвинялись тамплиеры, на самом деле являлись Плащаницей и ее копиями, которые составляли ядро секретного культа, проповедовавшегося в Ордене; и, наконец, 4) что семейство Шарне не желало раскрывать истинное происхождения Плащаницы, даже несмотря на выдвигавшиеся против него обвинения в мошенничестве. Данное исследование призвано проверить обоснованность этих четырех гипотез.
Очевидно, что нет никакого основания поддерживать первый пункт независимо от второго и третьего. В произведении Роберта де Клари есть короткое упоминание о Плащанице: «И среди этих прочих чудес был там еще один монастырь, который назывался именем святой девы Марии Влахернской; в этом монастыре был саван (sydoine), которым был обернут наш господь; этот саван приоткрывали каждую пятницу, так что можно было хорошо видеть лик нашего господа, и никто — ни грек, ни француз — никогда не узнал, что сталось с этим саваном, когда город был взят» (Перевод М. А. Заборова). Переводчик Роберта де Клари, Э. Г. МакНил, высказывает предположение, что автор путает здесь sudarium (легкая ткань или платок, на котором св. Вероника получила нерукотворный образ Христа) и sindon (Плащаницу), и что он неверно указывает их местонахождение в Константинополе как монастырь во Влахернском дворце, вместо церкви Богородицы в Большом дворце. Эти ошибки предполагают, что Роберт записывал скорее с чьих-то слов, а не исходя из собственных наблюдений [Robert of Clari, The Conquest of Constantinople, tr. Edgar H. McNeal (New York, 1936), p. 112. Уилсон считает, что Плащаницу перенесли во Влахернский дворец, чтобы она служила вдохновляющим символом для греков, защищавших город от крестоносцев (op. cit., p. 192).]. Однако будь его описание верно или нет, он, очевидно, не имел никакого представления, что стало с реликвией после разграбления города. Все основные латинские источники не упоминают об участии тамплиеров в осаде, поэтому даже если Плащаница и попала в их собственность, то скорее всего через третьи руки [Профессиональные воры и торговцы реликвиями были известны на протяжении всего средневековья. См. Patrick J. Geary, Furta Sacra. Thefts of Relics in the Central Middle Ages (Princeton, 1978), chap. 3.]. Уилсон не указывает, ни кто мог сыграть роль посредника, ни почему впоследствии об этом так и не всплыло никаких известий, хотя, как он сам замечает, реликвии, вывезенные из Константинополя, были открыто выставлены на обозрение после доставки в страны Западной Европы [Wilson, op. cit., p. 199.].
Текст цистерцианского монаха Гунтера Пэрисского представляет собой пример того, как относились к похищению реликвий современники. В 1207-1208 годах он представил в своем труде разграбление Константинополя как триумф своего аббата Мартина, вывезшего из города в свое аббатство в Пэрисе несколько святынь. И хотя подобное действие не осталось без критики на Западе, Гунтер оправдывает его тем, что такова Божья воля, поскольку нечестивые греки не заслужили чести иметь столь ценные реликвии [Gunther of Pairis, Historia Captae a Latinis Constantinopoleos, in Migne, Patrologia Latina, Vol. 212, col. 233-234. См. Francis R. Swietek, “Gunther of Pairis and the Historia Constantinopolitana,” Speculum, LIII (January, 1978), 49-79, где автор демонстрирует незначительность произведения Гунтера как источника по истории Четвертого крестового похода, но признает, что оно было написано частично с целью подкрепить авторитет захваченных реликвий, pp. 62-63. Он также приводит ряд современных аргументов за и против поступка Мартина, pp. 70-71.]. Аббат Мартин не был вероотступником или жаждущим наживы авантюристом. Когда он узнал о плане венецианцев использовать армию крестоносцев для штурма христианского города Задар на побережье Далмации в 1202 году, он ужаснулся и тщетно просил папского легата в стане крестоносцев в Венеции освободить его от крестоносной клятвы [Gunther of Pairis, op. cit., col. 232. См. Также комментарии Donald Queller, The Fourth Crusade. The Conquest of Constantinople, 1201-4 (Leicester, 1978), pp. 54-55, 78, 81. Не стоит, однако, утверждать, что жизнь Мартина была безгрешна, поскольку позднее он обвинялся в нарушении ряда цистерцианских правил, см. Swietek, op. cit., p. 74.]. И все же он гордился теми реликвиями, которые смог собрать. Единственное доказательство, что тамплиеры, известный и уважаемый орден, поступая вопреки общественной критике, повели бы себя иначе, раздобудь они подобные святыни, кроется в ряде судебных документов, чья ценность в данном контексте будет рассмотрена чуть ниже.
Тем не менее, даже если согласиться, что Плащаница действительно попала к тамплиерам, остается необходимым ответить на вопрос, почему ее решили утаить. Нет сомнений, что тамплиеры зачастую, хотя и не без исключений, предпочитали секретность в церемониях принятия новых членов и заседаний капитула [См., например, показания Имберта Бланка, прецептора тамплиеров Оверни, во время следствия в Англии. Он соглашался, что тамплиеры имели глупую, как он теперь понимал, страсть к секретности, но отрицал, что могло произойти нечто, чего бы «не заметил весь свет», David Wilkins, Concilia Magnae Britanniae et Hiberniae, Vol. II (London, 1737), p. 338.]. Ранее, в Святой Земле, такая таинственность имела свои веские основания, поскольку было бы бессмысленным позволить информации свободно утекать к врагу. Вполне вероятно, что подобная практика путем имитации была усвоена и в западных прецепториях, возможно она также имела смысл для подготовки новобранцев перед отправкой в Святую Землю. Кроме того, тамплиеры проводили заседания капитула по ночам, и их обвинители многое из этого извлекли, поскольку то, что еретики проводили свои оргии под покровом темноты, было весьма популярным в те времена клише. И тем не менее, далеко идущих выводов из предполагаемых ночных собраний делать не стоит, ведь, кроме всего прочего, это была и распространенная монашеская практика соблюдать канонические молитвенные часы, что естественно приводило к ночному бдению в часовнях. Более того, из этого не вытекает, что тамплиеры соблюдали секретность во всех своих действиях, или что они бы пренебрегли возможностью заработать деньги ради защиты Святой Земли. Папские привилегии гарантировали им исключительные права на достижение подобных целей. Булла от января 1144 года Milites Templi, которая многократно подтверждалась впоследствии, обращалась к «братьям Храма, которые были избраны с целью собирания пожертвований». Эта функция тамплиеров была настолько важна в глазах современников, что когда подобные братья входили в город, замок или деревню, один раз в год с этих населенных пунктов мог сниматься интердикт «в честь Ордена Храма и почтения к его рыцарям» и разрешались церковные службы [Marquis d’Albon (ed.), Cartulaire Général de l’Ordre du Temple, 1119?-1150 (Paris, 1913), Bullaire, no. VIII, p. 381.].
Так же как и для аббата Мартина, реликвии могли быть одновременно объектами гордости и власти и средствами для привлечения к Ордену преданных сторонников, а значит и даров. Христиане в Святой Земле, включая тамплиеров, следовали за Крестом Господним на битву с величайшим рвением [См. Jonathan Riley-Smith, “Peace Never Established: The Case of the Kingdom of Jerusalem,” Transactions of the Royal Historical Society, 28 (1978), 89-93.]. Поэтому для христианского ордена рыцарей-монахов сокрытие столь могущественной реликвии, как Плащаница, представляло бы собой поведение, по меньшей мере, непоследовательное. Однако против обвинения в непоследовательности можно привести одно интересное свидетельство о той важности, которую тамплиеры придавали своим реликвиям. Это отрывок из показаний Антонио Сиччи ди Верчелли, итальянского нотариуса, который работал на Орден на протяжении сорока лет, и который в марте 1311 года предстал перед папской комиссией, расследующей вину Ордена. Инквизиторские расследования стоит всегда рассматривать, помня о природе выдвигаемых обвинений и методах давления, оказываемых, чтобы добиться признания, однако из этого не следует, что сведениями о повседневной жизни, присутствующими в рассказе обвиняемого, следует пренебрегать. Антонио Сиччи описывает роль реликвий следующим образом:
Много раз я видел один крест, который эти братья держали в своей сокровищнице. На первый взгляд он казался сущей безделушкой, и о нем говорили, что он из бадьи или корыта, в котором мылся Христос. И несколько раз мне доводилось наблюдать, как, когда разражалась ужасная жара или засуха, жители Акры просили братьев Храма, чтобы этот крест пронесла по городу процессия духовенства. И я видел, что всякий раз, когда патриарх Иерусалимский возглавлял подобную процессию, рядом с ним шел один из рыцарей Ордена и нес крест с подобающей верой и почтением. И как только процессия выступала, по милости Божьей начинала с неба литься вода и увлажняла землю, и усмиряла зной. Также, я видел много больных людей, мужчин и женщин, терзаемых злым духом, приносимых к церкви дома Ордена храма в Акре. Когда же перед ними капелланы и священники выносили этот крест и читали молитвы, то больные отвечали им на простом языке и на латыни, обращаясь к некоторым капелланам и священникам: «Как можешь ты, всего лишь сын человеческий, говорить?», и добавляли иногда: «Ты грешил и совершал преступления». А завидев крест, начинали кричать: «Крест! Крест! Не можем мы здесь больше оставаться, но должны уйти». И это злой дух говорил в них, так что повсюду больные люди, казавшиеся будто уже трупами, валялись со вспенившимися ртами, освобождаясь от вселившихся в них духов [Jules Michelet (ed.), Le Procés des Templiers, I (“Collection de documents inédits sur l’histoire de France” [Paris, 1841]), pp. 646-647. В некоторых местах данного показания свидетель упоминает братство тамплиеров Анконы, но контекст позволяет предположить, что это всего лишь ошибка писца, стоящая вместо имеющейся в виду Акры.].
Реликвия, способная вызвать дождь во время засухи и изгнать злых духов из больных, была, несомненно, также способна пополнить казну тамплиеров пожертвованиями благодарного населения. Действия, описанные Антонио Сиччи, были в порядке вещей для того времени. Должно было бы иметься строгое доказательство того, почему тамплиеры стали бы вести себя иначе по отношению к Плащанице.
Второй пункт построений Уилсона основан на заключении, извлеченном из ошибки и подкрепленным предположением. Большинство тамплиеров было застигнуто арестами врасплох ранним утром 13 октября 1307 года. Не более чем двум дюжинам, удалось ускользнуть [Обсуждение этого вопроса см.: Malcolm Barber, The Trial of the Templars (Cambridge, 1978), pp. 46-47.]. Уилсон соглашается, что аресты произошли внезапно, но тем не менее постулирует тезис о серьезном сопротивлении, так что Плащаницу успели скрыть. Однако, французские хронисты того времени не упоминают о сопротивлении. Для Жана де Сен-Виктора это было «крайне необычайное событие, неслыханное с древних времен», когда все тамплиеры по всей Франции были неожиданно (ex improviso) схвачены в один день. Бернар Ги называет это «изумительным делом» и добавляет, что тамплиеры были арестованы «очень неожиданно» (inopinate sane). Амальрик Огер описывает, как королевские служащие, открыв запечатанные приказы, вооружились и ночью захватили всех тамплиеров, каких смогли найти, чему «весь мир изумился» [Chronique Latine de Guillaume de Nangis de 1113 á 1300 avec les Continuations de cette chronique de 1300 á 1368, I, ed. Hercule Géraud (Société de l’Histoire de France [Paris, 1843]), p. 360; Jean de Saint-Victor, in Etienne Baluze, Vitae Paparum Avenionen sium, ed. Guillaume Mollat, I, p. 8; Bernard Gui, Flores Chronicorum, in Baluze, I, p. 63; Amalric Auger, in Baluze, I, p. 95.]. Более того, хотя во время судебного процесса некоторые рыцари Ордена указывали на смерти и ранения, вызванные пытками, они не сказали ничего о потерях, понесенных непосредственно во время арестов [См., например, утверждения Понсара де Гизи и Жака де Соци. Понсар говорил, что 36 братьев умерли из-за лишений тюрьмы и пыток в Париже, и еще многие в других местах, Procés, I, p. 36. Жак заявлял, что 25 братьев умерли от пыток и нанесенных ими ран, ibid., I, p. 69. Однако, ни один из них не упоминает о сопротивлении или кровопролитии во время арестов, как не говорят об этом и другие тамплиеры, утверждавшие, что их пытали уже после арестов.]. На деле же, судебные показания и описи имущества тамплиеров показывают, что многие из рыцарей не были в физическом состоянии оказать «упорное сопротивление» и не были серьезно вооружены [О возрастной структуре тамплиеров во Франции в 1307 году и природе их прецепторий см.: Barber, op. cit., pp. 53-54. См. также: Leopold Delisle, Etudes sur la condition de la classe agricole et l’état de l’agriculture en Normandie au moyen-áge (Paris, 1903), pp. 721-728, где автор приводит пять примеров описей тамплиерских поместий в Нормандии. Это были преимущественно фермы, на которых тамплиеры ухаживали за скотом, производили зерно и фрукты, но не оружие.].
Если, однако, принять гипотезу, что тамплиеры хранили Плащаницу в парижском отделении Ордена, то предпосылки для сопротивления могли иметь место, поскольку само здание представляло собой крепость, достаточно крепкую, чтобы сдержать толпу в 1306 году, когда парижане восстали против короля, спрятавшегося там [Jacques Hillairet, Evocation du Vieux Paris, I: Moyen Age et Renaissance (Paris, 1951), pp. 295-298, описывает здание парижского Храма как укрепленную цитадель, центральной частью которой была комната в 15 кв. м. Парижский Храм не был настолько близко расположен к Лувру, как это полагает мистер Уилсон, p. 212. В связи с его локализацией к северу от стен Филиппа II см. карту в Hercule Géraud, Paris sous Philippe-le-Bel (“Collection de documents inédits” [Paris, 1837]).]. И все же о сопротивлении и здесь нет упоминаний. Жак де Моле, Великий Магистр, как кажется, чувствовал себя в относительной безопасности от произвольного ареста, поскольку он убедил Папу начать расследование насчет слухов вокруг Ордена, что, как надеялись, должно было удовлетворить короля [Baluze, op. cit., Ill, ed. Mollat (Paris, 1921), p. 60.]. За день до арестов, 12 октября, Моле участвовал в траурной церемонии похорон Катерины, жены брата короля [Cont. Nangis, I, p. 360.]. Будучи столь удаленными во времени от событий тех дней, мы сегодня склоны недооценивать широту шагов, предпринятых королем по инициированию ареста тамплиеров. До его осуществления должно было потребоваться немалое количество улик, чтобы убедить современников в том, что король готов зайти так далеко, особенно учитывая незавершенность на тот момент расследования папской комиссии. Если у тамплиеров действительно была бы Плащаница и ее копии, то у них почти наверняка нашлось бы время на то, чтобы спрятать их в момент ареста, однако в таком случае остается неясным, почему рыцари Ордена, якобы знавшие о готовящейся акции, не приняли никаких других мер предосторожности. Единственным же, что произошло, было бегство нескольких разрозненных тамплиеров, которых могли предупредить друзья из числа местных королевских чиновников, или которые просто спаслись, воспользовавшись неразберихой. Наоборот, тамплиеры в Арагоне, уже знавшие о готовящемся, поскольку они могли наблюдать то, что произошло во Франции, укрепили замки, обменяли товары на деньги, которые было легче спрятать, и, как подозревалось, наняли корабль для бегства [Heinrich Finke, Papsttum und Untergang des Templerordens, II (Münster, 1907), pp. 52-53, 54-55, 60-63, 121-122.].
Конечно, вполне возможно, что Плащаница хранилась не в Парижском Храме, и даже не во Франции, поскольку была столь важна для тамплиеров, что они держали ее в секрете почти на протяжении столетия и использовали в качестве центрального артефакта для своего культа. Наверняка подобная реликвия хранилась бы в одной из штаб-квартир Ордена, где могла быть наиболее эффективна в войне против ислама. Такие штаб-квартиры находились на Кипре и не были переведены во Францию, как полагает Уилсон [Wilson, op. cit., p. 212. Среди тамплиеров, арестованных на Кипре по приказам Папы были маршал, прецептор, туркопольер, драпиер и казначей. См. отчет Клемента V о письме, полученном от Амальрика, владыки Тира и губернатора Кипра, 20 августа 1308 года, Baluze, op. cit., Ill, p. 85.], поскольку Моле, с упорством добивающийся оживления интереса к крестоносному движению после падения Акры в 1291 году, приехал во Францию лишь по просьбе Клемента V с короткосрочной миссией обсудить проекты будущих походов [Смотри Clement, V, Reges turn Clementis Papae V. . .cura et studio Monachorum Ordinis S. Benedicti, year I (Rome, 1885), no. 1033, cols. 190-191, где сохранилось обращение Папы к Великому Магистру ордена госпитальеров с просьбой, по-видимому идентичной той, что получил Моле, хотя последняя в документах не сохранилась. О попытках Моле возобновить крестоносное движение после 1291 года см.: Barber, “James of Molay, the Last Grand Master of the Order of the Temple,” Studia Monastica, 14 (1972), 94-96, 98-100.]. Кажется невероятным, чтобы он привез Плащаницу с собой. Это бы, безусловно, объяснило ее отсутствие среди описей имущества тамплиеров, но вряд ли бы подкрепило тезис о том, что Плащаница впоследствии оказалась передана семейству Шарне, или утверждение Уилсона, что разные тамплиеры видели Плащаницу во время совещания капитул в Париже [Wilson, loc. cit.].
Это приводит Уилсона к предположению, что Жоффруа де Шарне, прецептор тамплиеров Нормандии, принадлежал к тому же семейству, что и Жоффруа де Шарне (старший) из Лири, убитый в битве при Пуатье в 1356 году, чьим сыном являлся Жоффруа де Шарне (младший), предъявивший Плащаницу в 1389 году [Мистер Уилсон полагает, что Плащаница была выставлена на обозрение еще вдовой Жоффруа де Шарне Жанной де Вержи около 1357 года (p. 226). Это является возможным, но не имеет прямого отношения к доказательствам, приведенным в данном разделе.]. Согласно Уилсону, в подтверждение такой родственной связи пока не найдено никаких генеалогических доказательств, а значит, аргументация исследователя оказывается основанной на простом совпадении имен. Географические связи также не выглядят убедительными, поскольку Уилсон заявляет, что прецептор Нормандии происходил из Анжу, «провинции, лежащей от Шампани [где собственно находится Лири] всего лишь по другую сторону Парижа». Подобное заявление в действительности мало отличается от того, как если сказать, что Сомерсет находится от Эссекса всего лишь по другую сторону Лондона, и построение оказывается чересчур слабым для доказательства передачи реликвии, о местонахождении которой в данный период вообще ничего не известно [Ibid., p. 216; Procés, II, pp. 295-296. Согласно своим показаниям, прецептор Нормандии Жоффруа де Шарне был принят в орден “apud Stampas”, что возможно указывает на местечко Этамп (в бывшем департаменте Сена и Уаза, город Рамбуйе). Это уже ближе к Лири (расположенном к югу от Труа), чем Анжу, что делает гипотезу о родственных связях всех троих Жоффруа немного более убедительной. Такая локализация приведена в Orbis Latinas, ed. Graesse, хотя еще существует и Этамп-сюр-Марн, недалеко от Шато-Тьери (департамент Эна).].
Пункты один и два теории Уилсона оказываются, таким образом, неподкрепленными фактами. Для историка особо важен третий пункт, отсылающий к существующим историческим документам и способный подкрепить необходимой основой последующие положения. Между октябрем 1307 года и августом 1308 тамплиерам были предьявлены обвинения в еретических и непристойных, кощунственных практиках, среди которых было поклонение идолу в форме человеческой головы [Georges Lizerand (ed. and tr.), Le Dossier de l’Affaire des Templiers (Paris, 1923), pp. 16-24; Procés, I, pp. 89-96.]. Уилсон не склонен верить большинству обвинений, но, однако, признает вескость одного – что тамплиеры поклонялись во время ночных процедур магической голове, составлявшей часть их секретного культа [Wilson, op. cit., pp. 211, 202. Исследователь считает, что св. Бернар, создавший Устав тамплиеров и написавший наставление им в виде трактата «Похвала новому рыцарству», не желая того, заложил основу подобного культа, поскольку «мог относиться к тамплиерам как к некой элите, имеющей привилегию насладиться мимолетным вкусом «новизны жизни» на этой земле», p. 210. Однако, прежде чем ссылаться на устав св. Бернара, следует сначала доказать, что упомянутый культ вообще существовал, а для этого исследователь использует не внушающие доверия судебные показания тамплиеров.]. Упоминания об этом культе он находит в статьях обвинения (12 августа 1308 года), и собирает вместе все, относящиеся тем или иным образом к нему, так, чтобы можно было выявить элементы культа: что тамплиеры почитали идолов в формах голов как своих Бога и Спасителя, что они говорили, что эта голова спасет их, что она принесла Ордену его богатства, что она заставляла цвести деревья, а землю плодоносить, и что они обматывали вокруг идола или прикасались к нему шнурками, которые носили на себе [Ibid., pp. 201-202; Procés, I, p. 92, статьи 46-61.]. Согласно утверждению Уилсона, «созерцание идола-головы было привилегией лишь узкого круга рыцарей» [Это предположение основывается на том, что в приказе Филиппа IV об аресте тамплиеров (14 сентября 1307 года) упомянуто, что они носили на талии шнурки, которыми прикасались или которые обматывали вокруг «идола в виде человека с большой бородой», и что они целовали и прославляли эту голову на своих собраниях, но так, что «не все братья знали, только Великий Магистр и старшие тамплиеры», [Lizerand, op. cit., p. 28. Однако, обвинения, приведенные в данном документе, не могут быть приняты как свидетельства существования культа без полноценного дополнительного доказательства на основании других источников.]. Исследователь уверен, что «голова» была ничем иным, как Плащаницей, демонстрировавшейся в «бестелесной» форме, почитавшейся в Византии, вместе с определенным числом ее копий.
Уилсон использует пять судебных показаний, чтобы проиллюстрировать существование культа головы: показания Раньера де Ларшана, служащего брата из диоцеза Санс; Жана Тойлефера де Жене, служащего брата из диоцеза Лангра; Рауля де Жизи, служащего брата, который был прецептором тамплиерских Домов в Лагни-ле-Сек и Соммре; Этьена де Труа, служащего брата из диоцеза Мо; и Роберта Отерингема, францисканца. В добавление исследователь цитирует статью 3 из одиннадцати статей обвинения против тамплиеров, представленных в Les Grandes Chroniques de France, повествования на народном французском языке из аббатства Сен-Дени. Ход рассуждений, позволяющий отождествить «голову» с «подобием божьим», таков: 1) о голове известно, что она обладала «плодоносящими свойствами», поскольку статьи 56 и 57 обвинений, выдвинутых 12 августа 1308 года, утверждают, что тамплиеры молились идолу, которых, по их словам, заставлял цвести деревья, а землю плодоносить, что Уилсон отождествляет с изображением тамплиеров как охранников Грааля в «Парцифале» Вольфрама фон Эшенбаха; 2) «некоторые записи» повествуют, что голова выставлялась на обозрение сразу после праздника св. Петра и Павла (20 июня), что Уилсон находит чрезвычайно важным, потому что следующий средневековый христианский праздник был «посвящен Святому Лику (Спас Нерукотворный) и праздновался лишь двумя днями позже, 1 июля»; 3) замечание, которое Уилсон приписывает Деодату, аббату Лагни, одному из папских инквизиторов в Англии, как следует заметить, говорило о том, что священникам тамплиеров в конце заседаний капитулов нужно было только повторять псалом 67 «Смилуется над нами Господь наш», поскольку он содержал строку «и да озарится свет его лика над нами», что «в большой мере указывает на предмет поклонения тамплиеров» [Wilson, op. cit., pp. 205-206.]. Свои выводы исследователь подкрепляет доказательствами, найденными им в изображении в прецептории тамплиеров в Темплекомбе, Сомерсет, и в упоминании об «идоле», вероятно найденном мамелюкским султаном Бейбарсом в башне Храма в Иерусалиме в 1277 году.
Все четыре тамплиера, чьи показания цитируются, не принадлежали к рыцарскому сословию и не входили в число руководителей ордена. Только Рауль де Жизи занимал хоть сколько-нибудь важный пост, поскольку был прецептором двух Домов и выполнял функции королевского сборщика налогов. Этьен де Труа утверждал даже, что он вообще более не являлся тамплиером; его показания наводят на мысль, что он были отступником, питавшим немалую злобу на Гуго де Пейро, визитатора и талантливого руководителя на западе. Все эти люди кажутся неподходящими свидетелями, чтобы использовать их заявления для доказательства существования головы, наблюдать которую мог только круг избранных. Если они видели голову или знали о ней, то эти сведения должны были бы быть широко известными в ордене, а значит, представляется маловероятным, чтобы секретность удавалось сохранять на протяжении более столетия во всех владениях ордена, путем запугивания или каким-либо другим способом.
Обстоятельства, в которых показания были сделаны, также заставляют усомниться в их правдивости. Ранье де Ларшан был всего лишь вторым по счету тамплиером, представшим перед инквизитором, Гильомом де Пари, во время слушаний, последовавших за арестом. Первым был священник, Жан де Фоллиак, допрошенный 19 октября. Такой выбор первого свидетеля кажется неслучайным, потому что советники Филиппа Красивого имели все основания предполагать, что он выступит с обвинительной речью, поскольку ранее он уже заявлял, что пытался покинуть орден, который «огорчал его», и до арестов обращался в совет парижского prévót и к парижскому епископу. Филиппу Красивому было необходимо добиться срочных признаний, чтобы оправдать аресты; он не мог позволить себе рисковать с первыми свидетелями. Поэтому кажется весьма вероятным, что были выбраны такие люди, в ком можно было быть уверенным, что они выступят с обвинением против ордена, будучи озлобленными на него, подкупленными или запуганными. Поэтому порядковый номер Ранье де Ларшана во время слушаний в октябре/ноябре 1307 года отправляет его в эту же подозрительную категорию. Его поведение чуть позднее во время процесса без сомнения свидетельствует, что он поддавался давлению, поскольку хотя сперва он присоединился к защитникам ордена на пике их мощи в феврале и марте 1310 года, Ларшан быстро вернулся к своим показаниям после сожжения ряда тамплиеров из Санса как еретиков 12 мая [Procés, II, pp. 278-279; I, pp. 78, 115, 283]. Рауль де Жизи даже и не собирался принимать сторону тамплиеров, но между 9 ноября 1307 года и 11 января 1311 выступил с серией пылких показаний, где заявлял, что ни в коей мере не собирается отрекаться от своих прежних признаний, сделанных перед парижским епископом [Ibid., II, p. 364; I, pp. 36, 82, 394-402.].
