Со своим ясным планом, твердой волей, гибкостью характера, с замечательной настойчивостью и терпеливостью, Филипп II — человек иной эпохи. У него были именно те качества, которые обещают торжество в борьбе, хотя и не быстрое, не ослепительное. И действительно, в аквитанской войне Филипп утомил Ричарда, хотя и не победил окончательно. Тем скорее он мог остаться победителем в борьбе с его братом и преемником Иоанном [В 1204 году Филипп отвоевал у англичан Нормандию, а затем несколько герцогств и графств в центральной и южной Франции.]. У Иоанна не было ни чувства сословной чести, ни тем более геройской отваги Ричарда. Без всякой системы и последовательности в действиях, он страдал от Филиппа II так же, как от Иннокентия III.
Филипп Август сделал бы, вероятно, и больше, если бы в знаменитом папе не встретил блюстителя политического равновесия. Филипп получил государство с границами, оставленными Людовиком Толстым. Еще тогда, в первой половине XII века, складывалось убеждение в преимуществах королевской власти перед феодальной. «Известно, что у королей долгие руки», — писал аббат Сугерий [Духовник Людовика VII, бывший регентом, пока король участвовал во втором крестовом походе.].
Вместо исключительной свободы рыцарей и отчасти горожан там, где последние успели добыть ее, королевская власть приносила надежды на некоторое обеспечение низшего сословия в ту эпоху безначалия, когда, по пословице, каждая колокольня имела особый звон. Феодализму не доставало единства и верховной власти. Совсем отдаться королям общество того времени не могло, признание новой власти невозможно было без борьбы, которая продолжалась столетия и долго не давала решительных результатов.
Филипп сделал заметные успехи по объединению Франции. Свои собственные домены король увеличил покупкой во время крестового похода [Покупкой имений баронов, отправлявшихся в Святую землю и рассчитывавших получить там новые земли.], а также умением пользоваться обстоятельствами: города за деньги просили его утверждать договоры со своими владельцами или покупали у него привилегии и вольности. Таким образом, Филипп II, получив от отца тридцать пять превотств, уже в 1217 году имел шестьдесят семь; они давали ему сорок три тысячи ливров годового дохода. Эти средства, обаяние побед, ряд законодательных и распорядительных мер возбуждали национальный дух. Мы видели сейчас, как король пытался сопротивляться Риму, создавая в своих думах идеал вполне независимого государства. Тем не менее Иннокентий настоял на своих требованиях.
Для достижения поставленных государственных целей Филипп пользовался и другими путями. Он становится первым законодателем Франции. При первых Капетингах [Династия, правившая во Франции, начиная с 987 года.] не видно законодательных актов, никто не пытался ввести порядок в колебавшийся организм, создав что-либо прочное среди местного произвола. Среди ордонансов французских королей Филиппу II принадлежат пятьдесят два указа, большая их часть относится к вопросам государственного управления. Его завещание перед отправлением в крестовый поход приносит честь его государственному уму.
Характерны изменения, введенные им в систему государственного и церковного управления. Правителям провинций и бальи поручалось избрать для каждого превотства четырех человек из «граждан хорошей известности». Без участия двух таких депутатов бальи не мог разбирать дела; в Париже должно быть шесть выборных. Раз в месяц бальи приглашал к себе тяжущихся. Если освобождалось епископское или настоятельское место, то церковные каноники и монахи сами избирали, в присутствии регентши и архиепископа, «такого пастыря, который нравится Богу и хорошо служит государству»; по посвящении ему вручались регалии.
Королевские доходы собирались в три срока ежегодно к главным церковным праздникам. Сбор же налогов во время отсутствия короля был воспрещен, кроме случаев чрезвычайной важности. Запрещено было также наказывать тех обвиненных, которые изъявят желание апеллировать к суду самого короля. Филипп вел дело государственного управления как искусный и рассудительный хозяин. Его меры вызвали благодарность народа, который под рукою короля чувствовал себя менее сдавленным, нежели в тисках феодализма. Его подвиги дали материал для целой эпопеи — «Филиппиде» Вильгельма Бретонского. В ней можно видеть, как стало крепнуть национальное чувство французов с самого начала XIII столетия и какую важную роль играл при этом сам король. Он искусно пользовался значением и симпатиями городов: те, которые отдавались под его покровительство, если не по искреннему убеждению, то из необходимости, утверждались в своих правах.
Короли вообще не могли сочувствовать пестрой общинной жизни. Средневековая коммуна, взращенная больше трудом и горем, стоившая часто так дорого своим гражданам, не могла не сознавать себе цены и, естественно, носила тот дух строптивости, беспокойства, который не мог нравиться королям с их ровной системой. Целью каждого средневекового города было выработать у себя коммунальное устройство, но рост королевской власти во Франции заставлял большую часть из них останавливаться на половине пути и довольствоваться лишь льготами и некоторыми исключениями из образа управления короля или феодала.
Автор истории города Лаона, живший в начале XII века, аббат Гвиберт, отзывается про общину тоном ненависти и презрения. Он удивляется потворству баронов простому народу. «Горожане, — замечает он, — избавлены от сбора налогов, кроме положенного однажды в год, и от всяких повинностей, которым обыкновенно подлежат рабы».
Но в общине были не одни льготы, пожалованные бывшим владельцем; община имеет значение столько же политическое, сколько моральное, ее надо рассматривать как целостное государственное явление и вместе с тем как живой пример, зовущий к свободе и самоуправлению. Ее создавала не милость владельца, а право, добытое кровью, оружием и большими материальными пожертвованиями.
Хотя в городах северной Франции господствовал демократический дух, тем не менее общины в строгом понимании этого слова существовали только на Юге. В Лангедоке, Гиенни и Провансе благоприятные условия коренились в римском прошлом, там общинное устройство сжилось с историей страны и сделалось неотемлемым ее достоянием.
Не то было в собственно Франции. В ней возникло два рода городских учреждений — в северных ее провинциях самоуправление оказалось выработано ходом внутренних событий, в средних оно было даровано владетелями и утверждаемо иногда королями [Таково деление Гизо и Тьерри. К средней полосе епископских городов с характером самостоятельной магистратуры, но без политического значения, принадлежали; Орлеан, Гатинэ, Мен, Анжу, Тюренн, Берри, Нивернэ, Бурбоннэ и Бургундия [villes de simple bourgeoisie]. Остальные причисляются или к югу [villes de consulat], или к северу [villes de commune]. Augustin Thierry. Monuments, prefaces; I, 26; II, 3—70. — Guizot. Civ. en France; V, 150-186. — Warnkoenig. Franz. Rechtsgesch; I, 260-318.]. Однако эта частная городская жизнь с мэрами-заседателями сильно отразилась на государственной истории Франции. Учреждения средневековых городов изменили уклад общественной жизни.
В продолжение всего XIII столетия шла борьба городского права с феодальным, новых понятий с привычками старого времени. Сперва новизна наступает боязливо, потом смелость защитников ее увеличивается и они сокрушают феодальное бесправие вместе с феодальными замками под эгидою вернувшегося из давних веков римского права. В перепетиях этой борьбы развивается и крепнет сила третьего, торгово-городского, сословия, а обычаи его из городского круга переносятся в государственную практику. Особенно важно влияние коммунального права на законодательство о семье, состояниях и наследстве. Оно устанавливает имущественное равенство между всеми детьми, равенство братьев и сестер в гражданских правах, общность имущества, приобретенного во время супружества.
При всем сходстве целей монархическая власть не совсем дружелюбно была расположена к коммунам. Богатство фландрских городов и блистательная жизнь городов лангедокских возбуждали жадность королей. В основании общины лежал принцип, неблагоприятный монархическому, поскольку она создавалась благодаря предприимчивости и отваги ее обитателей, которые прекрасно владели оружием, которые бились до последнего и погибали за свободу и самостоятельность. Звук вечевого колокола, вид муниципального ополчения, выборы городских властей, с которыми горожане свыкались с первых воспоминаний детства, имели на них магическое влияние.
Филипп Август терпел неудачи в борьбе с общинами, поскольку близость к северу давала энергию защитникам общинного начала: торговцы Фландрии били железных рыцарей. Короли XIII столетия посвятили себя уничтожению опасного республиканского начала с одной стороны — во Фландрии и соседних северных провинциях, с другой — в Лангедоке. Альбигойцы подали повод к осуществлению последней цели, и потому крестовые походы против них служат выражением политических унитарных стремлений французских королей. Но государству пришлось остановиться на компромиссе: короли поняли, что община, лишенная полной самостоятельности, может послужить для них помощницей в другой борьбе, которую они одновременно предприняли против врага более закоренелого — феодализма. В своих владениях король давал вольности городам, но не допускал введения коммунального устройства. Такие города, как Париж, Орлеан, Бурже, Этамп, Моррис, никогда не были общинами. Мане составлял исключение, оправдываемое близостью Нормандии. Дальнейшее расширение французской территории должно было, следовательно, идти вразрез с интересами республиканской городской жизни, придавшей столько республиканского очарования средним векам.
Между тем Филипп II был счастлив в завоеваниях. В продолжение 1199-1205 гг. он отвоевал от Иоанна Английского его французские феоды: Нормандию, Анжу, Мен, Пуату и Турень. Был даже предлог, который санкционировал за ним эти владения. В 1203 году Иоанн убил своего племянника Артура, владетеля Бретани. Филипп потребовал Иоанна, как одного из вассалов [Иоанн был его вассалом, поскольку владел наследственными землями Плантагенетов, лежавшими в синьории Капетингов как французских королей.], к суду пэров и до окончания процесса объявил Нормандию своей. Иоанн отправил к Филиппу посольство, которое просило ручательства в том, что королю английскому дозволено будет беспрепятственное возвращение из Франции. «Всеми святыми французскими клянусь, — воскликнул король, — что это может быть только с решения суда» [Matthaeus Paris. Historia major Angliae; a. 1205.]. Иоанн не решался ехать, а суд баронов заочно приговорил его к лишению ленных владений. Таким образом Филипп II вернул большую часть земель, считавшихся некоторое время, вследствие брака его отца [На Элеоноре Аквитанской.], в числе ленов французского королевства.
Замыслы Филиппа простирались теперь на другую часть приданого королевы Элеоноры, а затем и на весь остальной юг Франции, его соблазняли богатства и роскошная жизнь пышных князей, рыцарей, торговцев Аквитании. Альбигойская война послужила средством к осуществлению таких замыслов. Эта война — самая страшная в истории Юга Франции. Она залила кровью страну и вместе с тем принесла с собою полное изменение ее политического, общественного, духовного и экономического состояния. Чтобы постичь результаты и характер альбигойской войны, нужно знать, в каком положении находилась южная Франция до нее, и особенно Лангедок, а для этого следует бросить взгляд на судьбы страны, которую лучше всего определить как отчизну языка романского, мелодичного наречия «d`oc».
Осокин Н. “История альбигойцев и их времени”
М: ООО «Издательство АСТ», 2003. — 896 с. — (Историческая библиотека).
