ИЗ ИСТОРИИ ПОВСЕДНЕВНОЙ ЖИЗНИ ПРОКАЖЕННЫХ В ИЕРУСАЛИМСКОМ КОРОЛЕВСТВЕ
На протяжении многих веков проказа наряду с чумой была одной из самых страшных болезней. Долгое время она считалась совершенно неизлечимой и заразной, а потому представлялась загадочной; с ней было связано множество мифов и легенд, многие из которых возникли именно в средневековую эпоху.
Только в Новое время проказа начинает постепенно утрачивать свой орел таинственности. В 1873 г. норвежский ученый Герхард Хансен обнаружил возбудитель проказы – т.н. mycobacterium leprae [См. краткую историю болезни в: Jankrift К.Р. Krankheit und Heilkunde. Dannstadt, 2003. P. 114-116.]. Как оказалось, проказа – болезнь, которая передается воздушно-капельным путем и кожным контактом, – не более заразна, чем туберкулез. Ее инкубационный период длится от нескольких месяцев до 40 лет, и она протекает в двух формах – лепроматозной и туберкулоидной. Проказа характеризуется поражением нервных и кожных тканей, которые под влиянием болезни утрачивают чувствительность: человек перестает чувствовать удары, раны и другие механические повреждения. Происходят существенные изменения во внешнем облике: вследствие болезни ноги и голени опухают и покрываются коростой напоминающей кожу слона [не случайно древнее название болезни – elephantina]. По мере отмирания нервных узлов изменяется кожа на лице, которое сильно опухает, приобретая черты львиной морды [отсюда другое название болезни – leonina]. Проказа поражает слизистую – голос больного становится хриплым – а также действует на зрение, часто приводя к слепоте.
Как известно, болезнь в средние века воспринималась совершенно иначе, чем сегодня. Совершенно справедливо писал в своей книге «Повседневная жизнь в средние века» Отто Борет: «В мире, где болезнь и телесное уродство рассматриваются как внешний знак греха и божественного гнева, люди с подобными недостатками должны считаться проклятыми Богом» [Borst О. Alltagsleben im Mittelalter. Frankfurt am Main, 1983. S. 486. O восприятии болезни в средние века см. : Бессмертный Ю.Л. Жизнь и смерть в средние века. М., 1991; Арнаутова Ю.Е. Колдуны и святые. Антропология болезни в средние века. СПб., 2004.]. Несомненно, описанная выше деформация внешнего облика больного, вызываемая проказой, не могла не усугубить средневековый взгляд на болезнь.
Проказа и не считалась в средние века обычной болезнью. Ей придавали особое символическое значение, а прокаженные подвергались остракизму. В медиевистике обострение интереса к этой социальной группе было связано с открытием образа Другого, когда в поле зрения историков оказались средневековые маргиналы – те, кого по тем или иным причинам отвергал христианский социальный порядок и кого вслед за источниками исключали из своего исследования историки – иноверцы, чужаки, сумасшедшие, люди презренных профессий и др. [Одна из первых работ на эту тему появилась еще в XIX в. : Ulysse R. Les signes d’infamie au Moyen Age. Juifs, Sarrasins, hérétiques, lépreux, cagots et filles publiques. P., 1891. Всплеск интереса к теме наблюдался в 1970-1990-е гг. Обзор этих работ см. в: Martin H. Mentalités médiévales. P., 1996. P. 405-455.]. Социальной и ментальной истории проказы в средние века посвящены многие труды, в которых отношение к этой группе населения в различных регионах Европы и в различные периоды исследуется с разных точек зрения – в рамках истории медицины, церкви, права, теологии [Pichon-Berruyer G. Essai sur la lèpre du Haut Moyen-Age // Le Moyen Age. 1984. P. 331-356. См. также неопубликованную диссертацию этого автора, посвященную анализу средневековых христианских представлений о проказе: Pichon-Berruyer G. La représentation médiévale de la lèpre. P., 1979. 2 vol. См. также: Moreau-Neret A. L’isolement des lépreux au Moyen Age et le problème des “lépreux errants” // Mémoires de la Fédération des Sociétés d’histoire et d’archéologie de l’Aisne. 1970. Vol. 16. P. 22-36.]. Среди этих работ немалую долю составляют региональные исследования [См., например: Albe E. Les lépreux en Quercy. P., 1908; Bourgeois Dr.L. Lépreux et maladreries du Pas-de-Calais. Xe-XVIIIe siècles. Psychologie collective et institutions charitables. Arras, 1972.]. Как ни странно, эпоха крестовых походов, когда, как считается, проказа получила самое большое распространение в средневековом обществе, изучена намного меньше [Внимание исследователей привлекает преимущественно история ордена ев. Лазаря, причем на более поздних ее этапах. См. : Bertrand de la Grossière P. L’Ordre militaire et hospitalier de Saint-Lazare de Jérusalem. Son histoire – son action P., 1960; Morris of Balgonie Stuart H., Ygr. The Insignia and Decorations of the Military and Hospitaller Order of Saint Lazarus of Jerusalem. Perthshire, 1986. Последняя работа на эту тему появилась в 2003 г. : Marcombe D. Leper Knights The Order of St Lazarus of Jerusalem in England, c. 1150-1544 N.Y., 2003. Отдельный этюд об ордене в ХII-ХШ вв. был написан С. Шахар: Shahar S. Des lépreux pas comme les autres. L’ordre de Saint-Lazare dans le royaume latin de Jérusalem // Revue historique. 1982. T. CCLXVII. № 1. P. 18-41. См. также исследования статуса прокаженных до крестовых походов: Kurth G. La lèpre en Occident avant les Croisades. P., 1907.] . В настоящей статье мы попытаемся выявить специфику восприятия проказы и особенности статуса прокаженных в Иерусалимском королевстве, сравнив ситуацию на латинском Востоке с Западной Европой. Для этого нам придется вначале обратиться к истории христианских представлений о болезни, а затем выявить основные черты положения прокаженных в западноевропейском обществе, чтобы на этом фоне объяснить своеобразие ситуации в Иерусалимском королевстве.
***
В формировании средневековых представлений о проказе большую роль, несомненно, сыграла иудео-христианская традиция. Конечно, библейские тексты не могли не повлиять на восприятие этой болезни европейцами. В «Книге Левита» [гл. 13-14] подробно описаны признаки проказы, даны предписания как ее лечить и как предотвратить заражение болезнью. Уже в Ветхом Завете проказа рассматривалась не только как телесный недуг, но ассоциировалась с религиозной нечистотой, отсюда проистекали указания изолировать больного: «У прокаженного, на котором эта язва, должна быть разодрана одежда, и голова его должна быть непокрыта, и до уст он должен быть закрыт и кричать: нечист! нечист! Во все дни, доколе на нем язва, он должен быть нечист, нечист он; он должен жить отдельно, вне стана жилище его» [Лев. 13, 45-46].
Не менее существенным для средневековой культуры был библейский текст из четвертой книги Царств [4 Цар. 5, 1-27]: в нем рассказано о страдавшем проказой сирийском военачальника Немане, через которого Господь даровал победу сирийцам. Сирийский царь Вендад, прослышав о пророке из Самарии Елисее, обладавшем даром исцелять больных, послал Неемана к израильскому царю Иораму, чтобы тот «снял с него проказу». Прибывший к царскому двору Елисей дал Вендаду совет: «Пойди омойся семь раз в Иордане, и обновится тело твое у тебя и будешь ты чист» [4 Цар. 5, 10]. Нееман сначала разгневался, а потом послушался пророка и, очистившись, избавился от недуга. Исцелившийся военачальник хотел отблагодарить пророка, но Елисей отказался от вознаграждения, а его слуга Гнезий тайком попросил у Неемана одежды и денег. Обнаружив обман, Елисей наказал слугу: «Пусть же и проказа Неманова пристанет к тебе и потомству твоему» [5 Цар. 27] Проклятие сбылось, и Гнезий был поражен проказой: «И вышел он от него белый от проказы как снег» [5 Цар. 27]. Примечательно, что в средние века этот библейский текст воспринимался буквально: известно, что многие прокаженные отправлялись в паломнические путешествия с целью омовения в Иордане и исцеления, Гнезий же рассматривался как пример немедленного наказания за грехи. Новые нюансы в образе прокаженного появляются в Книге Иова, рассказывающей о благочестивом человеке, которого Господь поразил «проказою лютой от подошвы ноги его по самое темя его» [Иов 2, 7]. В этом тексте болезнь интерпретируется прежде всего как средство испытания праведника, как путь к Спасению.
Новый Завет утверждает иное по сравнению с Ветхим Заветом отношение к проказе. Два новозаветных персонажа [оба носили имя Лазарь] были восприняты в позднейшей культурной традиции как страдавшие проказой. Евангелие от Иоанна рассказывает о Лазаре из Вифании, брате Марфы и Марии, который почил в бозе и четыре дня лежал в гробу, пока Христос не пришел его воскресить [Иоан. 11, 44]. В Новом Завете не говорится ни о том, болел ли Лазарь проказой, ни о том, отчего он умер. Тем не менее в средневековой культурной традиции он стал покровителем страдавших от проказы. Заступником прокаженных считался и другой Лазарь – один из героев Евангелия от Луки [Лук. 16, 19-31] – истекающий гноем и покрытый струпьями нищий, который лежал у ворот богача и желал напитаться крошками. Струпья и гной были восприняты в средние века как признаки проказы. Конец притчи известен: нищий после смерти оказывается в лоне Авраамовом, а богач в аду. Образы двух Лазарей смешались в средневековом сознании, а само имя св. Лазаря [st. Ladre] стало нарицательным – от него во многих языках произошли название приютов для прокаженных [франц. ladrerie] или обозначение нищих [итал. lazzarone, ср. рус. петъ Лазаря и пр.] [Смешение образов двух Лазарей произошло, видимо, отнюдь не вследствие поверхностного чтения Евангелия. Истории обоих персонажей наделены в Новом Завете морально-эсхатологическим смыслом: Бог избавляет одного от земных страданий, а другого от физической смерти ради новой жизни. Так оба Лазаря становятся бедняками Христовыми. См. подробнее об этом: Bériac F. Histoire des lépreux au Moyen âge. P., 1988. P. 127-128 .].
Таким образом, средние века получили в наследство богатую культурную традицию. Ветхозаветная идея болезни как наказания за различные грехи, прежде всего сладострастия, периодически всплывала в средневековой культуре, а наказанные за свои проступки прокаженные Ветхого Завета — Гнезий [5 Цар. 27], сестра Моисея Мариам [Числ. 12, 10] – стали в христианской культуре прообразом евреев или еретиков [См. об этом: Pichon-Berruyer G. Essai sur la lèpre. P. 333-356.]. Вообще лепра нередко интерпретировалась как аллегория греховного состояния человека. В проповедях и теологических трактатах грешник изображался как прокаженный душой [B раннесредневековой патристике лепра становится фигурой первородного греха, а священник рассматривается как медик души. См.: Bériac F. Ор. cit. P. 94-105.], о чем свидетельствует известный эпизод из «Истории Людовика Святого» Жуанвиля [В этом эпизоде св. Людовик говорит своему сенешалю, что нет более безобразной лепры, чем смертный грех, так как душа грешная подобна дьяволу: “Il n’y a pas de lèpre si laide que d’etre en péché mortel, parce que l’ame qui est en péché mortel et semblable au diable: c’est pourquoi il ne peut y avoir de lèpre si laide… ” (Histoire de saint Louis par Jean Sire de Joinville / Ed. par N. de Wailly. P., 1878. P. 26).].
С другой стороны, существовал и позитивный религиозный образ этой болезни: Иисус своим примером показал милосердное отношение к прокаженным, он исцелил Симеона-прокаженного [Лук. 17, 11-19] и облегчал страдания прокаженных. В сочинениях теологов и проповедников милосердное отношение к этим несчастным постепенно осмысляется как обращение к Богу, а проказа – как напоминание о страданиях Христа, да и сам Спаситель нередко является в агиографической литературе в облике прокаженного. Многие христианские святые – от Елизаветы Тюрингнской до Франциска Ассизского и Людовика Святого – по примеру Христа заботились о прокаженных, проявляя тем самым высшую христианскую добродетель – смирение [humilitas].
Помимо библейской на отношение средневекового общества повлияла и античная традиция. Оценки проказы заимствовались не только из Библии, но и из произведений античной медицины – прежде всего Гиппократа. В этих сочинениях утверждалась идея того, что проказа – болезнь заразная и передается половым путем. Так, считалось, что чрезмерная чувственность или половые контакты, идущие вразрез с библейскими запретами, могут стать причиной заболевания: дети от этого союза рождаются прокаженными, а сама лепра передается по наследству [Именно поэтому каноническое право настаивало на телесном разделении супругов, один из которых заболевает проказой: Могеаи-Neret A. Op. cit. Р. 25.]. Нередко этиологию болезни возводили к гуморальной теории, объясняя ее возникновение разлитием черной желчи [Beriac F. Op. cit. Р. 19.]. В любом случае представления, сформированные античной медициной, оказывали влияние на образы прокаженных в теологических сочинениях и проповедях, и часто моральная теология, заимствуя медицинские знания, усугубляла связь между болезнью и грехом.
Античная и христианская традиции, которые определяли отношение средневекового общества к проказе, были настолько сложны и противоречивы, что позволяли людям Средневековья занимать самые разные, а порой и противоречившие друг другу позиции в отношении лепры и ее жертв.
Статус прокаженного в христианской Европе не был стабилен, он менялся со временем, и его по-разному трактовало как светское, так и церковное законодательство. Однако в целом уже в раннее Средневековье больные лепрой стали рассматриваться как социальные маргиналы – они были Другими. Как правило, прокаженных насильственным образом изолировали от общества, причем не столько из опасения заразы, сколько из боязни религиозной нечистоты, и относились к ним как к мертвецам. Уже в 643 г. эдикт Ротари требует изгнания прокаженного из дома и лишения его имущественных прав. Та же тенденция просматривается и в более позднем средневековом законодательстве: от каролингских капитуляриев до Саксонского зерцала. О жесткой изоляции в средневековом обществе свидетельствует лапидарная формула французского юриста XIII в. Филиппа Бомануара: «Тот, кто поражен этой болезнью, умер для мира [tost comme il est pris de cele maladie, il est mors quant au siècle]».
На протяжении классического Средневековья формируется, хотя и не приобретает универсальный характер, особый литургический обряд ритуальных похорон больного проказой. В соответствии с этой процедурой, получившей название separatio leprosorum, прокаженный, болезнь которого удостоверял специальный совет (как правило, состоявший из врачей, священников и других больных), несколько дней готовился к переходу в новый статус. Затем с лицом покрытым черной вуалью он слушал мессу перед алтарем, сидя на застеленных черным покрывалом подмостках. В некоторых случаях после мессы разыгрывалась зловещая пародия на похороны: больного вели к открытой могиле на местном кладбище, затем он должен был войти в яму для погребения, над которой священник служил своего рода похоронную мессу — три раза бросал на голову прокаженного горстку кладбищенской земли и произносил речь, которая заканчивалась словами Sis mortuus mundo, vivens iterum Deo [Будь мертв для мира, вновь родившись для Бога] [Подробнее об этом см.: Bériac F. Mourir au monde. Les ordines de séparation des lépreux en France aux XVe et XVIe siècles // Journal of medieval history. 1985. Vol 11. № 3. P. 245-268.]. Священник внушал мертвецу, что хотя его тело повреждено, но душа останется неприкосновенной, если он со смирением будет переносить тяготы болезни, которые сродни страданиям Христа. После этого больной получал специальную одежду прокаженного: короткую, с кусочком ткани (в виде гусиной лапки), как правило красного цвета, на груди, а также трещотку или колокольчик [Илл. 1], и его вели в хижину на краю селения или же в лепрозорий. Отныне этот человек не имел права появляться в местах скопления народа и входить в общественные здания, его свобода в повседневной жизни была существенно ограничена [Так, в некоторых регионах Франции в отношении прокаженных действовали самые различные запреты: они не должны были мыть руки и одежды в источнике и ручье, снимать одежду прокаженного, ходить по узким тропкам, по лугам; от них требовали касаться кустов только в перчатках, не прикасаться к детям и молодежи, не брать их вещей, есть и пить только в компании себе подобных: Moreau-Néret А. Op. cit. Р. 25.]. Как евреи, проститутки, сарацины и другие отверженные средневекового общества, прокаженные имели свой знак отличия [См.: Ulysse R. Op. cit. P. 146-158.] и подобно им подвергались социальной стигматизации.
Больной лепрой был оторван от своих родственников, семьи, и ему не оставалось ничего другого, как ждать приближения смерти. Хотя проказа не могла стать достаточным основанием для расторжения брака (Александр III (1159-1181) и Григорий IX [1227-1241] в своих Декреталиях окончательно подтвердили принцип нерасторжимости брака), каноническое право повсеместно декретировало телесное разделение супругов, стремясь таким образом предотвратить распространение проказы [Как уже отмечалось, в средние века считалось, что она передается половым путем и по наследству: Bériac F. Histoire des lépreux. P. 207. Согласно распространенным представлениям, проказа передавалась косвенным путем: женщина, пообщавшаяся с прокаженным, не рисковала заболеть этой болезнью, однако могла в будущем заразить ею другого своего партнера. В «Тристане» Беруля переодевшийся в одеяние прокаженного главный герой, освободив Изольду из логова прокаженных, объясняет королю Марку, что он заразился этой болезнью от своей подруги, муж которой страдал проказой: «Ses sires ert mesiaus» (Béroul. Roman de Tristan /Ed. E. Muret. P., 1922. V. 3771).]. В результате иногда создавалась парадоксальная ситуация, когда супруги, оставаясь в браке, не виделись друг с другом. Третий Латеранский собор 1179 г. запретил совместную жизнь больных и здоровых, провозгласив принцип Leprosi inter sanos amodo non consevantur [Fréville R. Latían II, III et Latían IV. P., 1965. P. 221.]. Прокаженному предписывалось не только уйти из семьи, но и оставить свое сословие, а также прекратить прежнюю профессиональную деятельность. Если у больного и могло быть имущество, у него не должно было быть наследников, и кто угодно мог унаследовать его собственность. И хотя общих правил для подобных юридических казусов в средневековой Европе не существовало, совершенно очевидно, что проказа означала для такого человека социальную смерть. Неслучайно Жуанвиль на вопрос св. Людовика отвечал, что предпочел бы скорее иметь 30 смертных грехов, нежели превратиться в прокаженного [“Et moi, qui jamais ne lui mentis, je lui répondis que j’aimerais mieux en avoir fait trente que d’etre lépreux” (Histoire de saint Louis par Jean Sire de Joinville. P. 28).] .
Поначалу в средневековом обществе забота о прокаженных возлагалась в основном на церковь, и именно местный епископ или аббат обязан был построить лепрозорий. Первые подобные учреждения представляли собой деревянные хижины, которые в случае необходимости было легко сжечь [B 550 г. был построен лепрозорий в Шалон-сюр-Сен, в 636 г. – в Метце, в 656 г. – в Вердене: Jankrift К.Р. Op. cit. P. 114-116.]. Священник также осматривал больного с целью подтверждения диагноза. Однако приблизительно с XII в. уже не церковная, но светская власть, в частности, городская, начинает заниматься прокаженными, привлекая медиков для засвидетельствования болезни [Обычно специальное жюри состояло из медиков, цирюльников, хирургов и самих прокаженных. Некоторые из способов определения болезни были заимствованы у известных средневековых медиков -так, в соответствии с методами Арнольда из Виллановы, полагалось вливать в кровь прокаженного уксус, и если они смешивались, то это было доказательством болезни: Ibid. Р. 114.], собирая средства у жителей города и создавая приюты (хосписы) для больных. Жизнь в таких лепрозориях походила на монастырскую: прокаженные давали обет послушания и целомудрия. Распорядок дня также напоминал монашескую общину: обитатели хосписа беспрестанно молились и выполняли различные религиозные обязанности – причащались, исповедались, постились. После III Латеранского собора 1179 г., согласно булле Александра III, прокаженным была предоставлена определенная духовная автономия – у них появилось право иметь свою капеллу, капеллана и кладбище [Avril J. Le IIIe concile de Latran et les lépreux // Revue Mabillon. 1981. T. LX. №284. P. 21-32.]. В стенах этих приютов протекала вся жизнь больных. Однако средств на их содержание часто не хватало, и далеко не всех принимали в лепрозорий, так что большая часть несчастных была обречена на нищенство и непрерывные скитания в поисках милостыни. Во время религиозных праздников [чаще всего в Пасху] им разрешалось входить в город и самим искать добычу. В надежде на исцеление прокаженные отправлялись в религиозные паломничества, и толпы больных можно было видеть у могил св. Мартина в Туре, св. Сульпиция в Бурже или св. Элуа в Нуайоне.
Несомненно, образ жизни людей знатных, но пораженных проказой, отличался от скудного быта основной массы больных. Среди прокаженных было немало представителей высшей знати – граф Рауль Вермандуа, который умер от проказы в 1167 г., герцогиня Бретани Констанция [1201], граф Блуа Тибо VI [1208] и другие. Таким больным разрешалось жить, пусть и в уединении, но в своем жилище; некоторые попадали в приюты для представителей своего сословия, принося туда свое приданое, благодаря чему жили в более благоприятных, чем их компаньоны, условиях. Но и эти привилегированные больные переставали выполнять свои профессиональные обязанности. То же правило сегрегации действовало и относительно лиц духовного звания: священники лишались звания и отправлялись в хоспис, прокаженные монахи либо изолировались в своих монастырях, либо отправлялись в приюты, с которыми монастырь заключал специальное соглашение.
В целом, несомненно, пораженные этой болезнью люди подвергались остракизму в обществе, которое относилось к ним с глубоким презрением. Они были отверженными в полном смысле слова. Во время эпидемий и прочих бедствий именно прокаженные вместе с евреями становились козлами отпущения: их обвиняли в колдовстве и общении с демонами, им приписывали самые разные преступления — от детоубийства до отравления колодцев, как это случилось, например, во Франции в 1321 г., когда они вместе с евреями оказались жертвами подобных подозрении [Guillaume de Nangis Chronique // Collection des mémoires relatifs à l’histoire de France. P., 1825. P. 78.].
Вопреки мнению Жюля Мишле, полагавшего, что распространение проказы в Европе в эпоху классического Средневековья являлось грязным осадком крестовых походов, эта болезнь, как мы видели, стала бичом общества значительно раньше. Однако нужно учитывать и то обстоятельство, что крестовые походы, безусловно, способствовали распространению лепры и уж во всяком случае именно в XII—XIII вв. в Европе возникло наибольшее число лепрозориев [“L’institution des léproseries, ladreries, maladreries, le sale residu des croisades, était mal vue, mal voulue, tout comme l’ordre du Temple, depuis qu’il n’y avait plus rien à faire pour la Тепе Sainte” (Michelet J. Histoire de France depuis les origins jusqu’à la fin du XVe siècle. Bruxelles, 1840. T. 3. Livre V. P. 456). Во времена cв. Людовика только во Франции было уже около 800 лепрозориев: Bériac F. Histoire des lépreux. P. 210.].
Многие авторы свидетельствуют, что проказа была достаточно распространенной в государствах крестоносцев болезнью. Хроника Готье Канцлера рассказывает о графе Серданьи Роберте, который во время битвы при Ager Sanguinus в 1119 г. попал в плен к эмиру Дамаска Toгтекину и погиб мученической смертью, отказавшись принять ислам. Хронист сообщает о том, что мусульмане, которые подвергли пленника пыткам, «не осмелились его касаться» (поп audent eum tangere), намекая на его болезнь, о которой expressis verbis сообщает другой автор -арабский историк Кемаль-ад-Дин [“Ad ipsum quai ad monstusm confluent, non ut a poenis redimant, sed ut hune admirando illudere, illudendo cruciare et cruciando membratim valeant discerpere, et hoc saevo vindicare genere dolorem sum ab ipso eisdem ex longo tempore illatum gaudeant minuere; domino vero prohibente, non audent eum tangere” (Galterius Cancelarius Bella Antiochena // RHC. Hist. Occ. P., 1895. P. 125-126). См. также: Kemal-ad-Din Extrait de la Chronique d’Alep // RHC. Hist Or. P., Vol. III. P. 621-622.]. Жителям Иерусалимского королевства приходилось постоянно сталкиваться с проказой в повседневной жизни, например, на невольничьем рынке. В Книге Ассиз Суда горожан, той части Иерусалимских ассиз [основного свода законов государства крестоносцев] [О нем см.: Лучицкая С.И. Источниковедческие особенности «Иерусалимских ассиз» в медиевистике XIX-XX вв. // Средние века. М., 1988. Вып. 51. С. 51-68.], которая регулировала отношения между неблагородными жителями государства, говорится о продаже рабов, которые, как выясняется уже после сделки, оказывались прокаженными. В этом случае покупатель имел право в течение 1 года и 1 дня вернуть их продавцу и потребовать возмещения за убытки [“S’il avient que un home ou une ferne vende à un autre home ou à une feme un esclaf ou une esclave, et il avient puis que l’esclaf ou l’esclave chiet dou mauvais mau dedens l’an et le jor qu’il fu vendu, seluy ou cele qui l’aura acheté le peut bien rendre à celuy qui h vendy dedens l’an et le jor. Et celuy est tenus par dreit de recouvrer la, et de rendre li ce que il en aura pris. Mais puis que l’an et le jor est passé, celuy qui acheta l’esclaf ou l’esclave ne la peut puis rendre à celui qui h vendi, par dreit ne par l’asise dou reaume de Jerusalem” (Livre des Assises de la Cour des Bourgeois / Ed. M. Le Comte Beugnot//Recueil des Historiens des Croisades. Lois. P., 1843. Vol. 2. Cap. XXXV).].
Пораженных этой болезнью людей – а их, судя по всему, было достаточно много – в Иерусалимском королевстве содержали в лепрозориях. Как известно из исследований Сильвии Шайн, еще до крестовых походов в Святой Земле для паломников было создано большое число странноприимных домов и госпиталей [Schein S. Latin Hospices in Jerusalem in the Late Middle Ages // Zeitschrift des deutschen Palästina-Vereins. 1985. Bd. 101. H. 1. S. 81-92. См. также: Richard J. Hospitals and Hospital Congregations during the First Period of the Frankish Conquest // Outremer / Studies in the History of the Crusading Kingdom of Jerusalem Presented to Joshua Prawer. Jerusalem, 1988. P. 89-100.]. Некоторые из них были связаны с военным орденами, другие зависели от церквей и монастырей. Наиболее известный госпиталь для прокаженных в Иерусалиме был основан армянскими монахами еще до крестовых походов и находился под покровительством греческого патриархата [Еще в 30-е гг. XII в. армянский монах дает хоспису цистерну в обмен на пропитание, о чем сообщают хартии из картулярия, опубликованные в «Архивах латинского Востока»: Comte de Marsy. Fragment d’un cartulaire de l’ordre de St-Lazare en Тепе Sainte // Archives de l’Orient latin. P., 1881. Vol. II. Doc. I (далее: Cartulaire).]. Именно на его основе уже под протекторатом латинского патриархата был создан т.н. дом св. Лазаря (domus sancti Lazari), в котором жили страдавшие лепрой рыцари-крестоносцы. В их распоряжении за пределами города [extra muros] располагалось здание (maladerie), которое, судя по источникам, и было пристроено с правой стороны к воротам св. Стефана и находилось рядом с носившей также имя св. Лазаря потерной, через которую можно было тайно пробраться в Иерусалим [“A main destre de la porte Saint Estienne estait la Maladerie de Jhierusalem tenant aux murz. Devant a la Maladerie avoit une posteme que l’on apeloit la posteme de Saint Ladre” (L’Estoire de Eracles empereur. Continuation de Guillaume de Tyr de 1221 a 1261 dite du manuscript de Rothelin. RHC. Hist. Occ. T. II. P., 1859. P. 500). Продолжатель хроники Гийома Тирского рассказывает о том, как монах-шпион воспользовался этой потерной во время борьбы придворных группировок: “Il vaint а la maladerie de Jérusalem qui tient as murs. Là avoit une posteme petite, par la on entroit en la cite” (Continuation de Guillaume de Tyr par Bernard le Tresorier. P., 1924. P. 39).].
Что представляло собой это учреждение? Судя по всему, вначале это была просто больница при церкви, где врачи и священники ухаживали за больными, но со временем она превратилась в конвент (наподобие монастыря), состоявший из прокаженных рыцарей и обладавший правами самоуправления. В хартиях это учреждение называется то домом прокаженных св. Лазаря [domus leprosorum sancti Lazari] [Cartulaire. Docs. I, VI, XVII, XXXIX.], то «церковью св. Лазаря» (ecclesia sancti Lazar if [ Ibid. Docs. III, XIII, XXII.]. иногда конвентом прокаженных Иерусалима [conventus leprosorum Jerusalem] [Ibid. Doc. XVI.] или конвентом немощных [conventius infirmorum Sancti Lazari] [Ibid. Docs. XI, XXIII.]; в некоторых хартиях встречаются выражения прокаженные церкви св. Лазаря [leprosi sancti Lazari] [Ibid. Docs. VIII-IX.] или же немощные св. Лазаря [infirmi sancti Lazari] [bid. Docs. V, VII, VIII.]. Почти невозможно проследить по документам, когда этот хоспис превратился в т.н. орден св. Лазаря — аристократическую организацию рыцарей, которых объединял их общий недуг. Во всяком случае уже в Книге для короля — другой части Иерусалимских ассиз — говорится об Ордене св. Лазаря [l’ordre de st Ladre], в котором должны содержаться пораженные этой болезнью люди [См. : “Il deit estre rendue en l ’ordre de saint Ladre, là où est estably que les gens de tel maladie deivent estre” (Livre au Roi. Assises de Jérusalem // Recueil des Historiens des Croisades. Lois. P., 1841. Vol. 1. Cap. LXII, далее: Assises de Jérusalem).]. То, что дом прокаженных в Иерусалиме действительно имел статус ордена, подтверждает и устав тамплиеров, согласно которому заболевший проказой рыцарь должен был удалиться в орден ев. Лазаря [“Que il demande congié de la maison et que il se rende a saint Ladre” (La Règle du Temple / Publ. par H. de Curzon. P., 1886. § 442).]. Все те же хартии подтверждают, что примерно к середине XII в. domus sancti Lazari являлся уже не просто церковью (ecclesia) и даже не монастырем (conventus), но в нем, как в настоящих рыцарских орденах, были свои магистры: магистр Варфоломей впервые упоминается в хартии под 1153 г. [Cartulaire. Doc. XI.], известны и имена других магистров – Гуго де Сен-Поль [fratri videlicet Hugoni de Sancto Paulo qui nunc est magister locis illius] [Cartulaire. Doc. XV (упоминается под 1155 г.).], Ламберт (Lambertus) [Cartulaire. Doc. XI (хартия 1164 г.).], Рейно де Флори (Rainaldo de Flori, magistro domus leprosorum) [Cartulaire. Doc. XXXVII (1224 г.).], Готье де Невшатель [Cartulaire. Doc. XXV (1228 г.).]. Прокаженные рыцари жили по уставу монахов-августинцев, о чем свидетельствует поздняя [1255 г.] грамота папы Александра IV, закрепившая уже существовавшие правила жизни ордена св. Лазаря [Regesta Pontificum Romanorum / Ed. A. Potthast. B., 1875. Vol. IL № 15761.].
Судя по всему, дом св. Лазаря был привилегированным аристократическим учреждением, в пользу которого с середины XII в. короли и высшая знать государства крестоносцев осуществляли регулярные пожертвования. Среди дарителей значились королева Мелизанда и ее сын Бодуэн III [Cartulaire. Doc. II (дарение от 1142 г.); Doc. VII (дарение от 1150 г.).], король Амори I [Ibid. Docs XV, XXII.], сеньор Тивериады и Бейрута [Ibid. Docs. III, XXIII.], регент Бодуэна IV Раймунд Триполитанский [Ibid. Doc. XXX.], представители знатной семьи Онфруа ле Торон [Ibid. Doc. VI.]. Кроме представителей светской власти дарителями выступали и высшие церковные сановники: епископ Рамлы [Ibid. Doc. IV.], архиепископ Цезарии [Ibid. Doc. XXXVII.], а также известные юристы Иерусалимского королевства, в частности, Жоффруа Ле Тор [Ibid. Doc. XVII.]. Ордену жаловались пахотные земли [Ibid. Docs. II-III, VII, IX] и виноградники [Ibid. Docs. VIII, XI.], дома [Ibid. Doc. XVIII.],деревни [Ibid. Doc. XV.], но еще чаще продуктовые ренты, как, например, урожаи от виноградника [Ibid. Docs. IV-VI.] или даже вино [Ibid. Doc. XIX.], а также [и прежде всего] денежные ренты – например, право взимать рыночные и портовые сборы в Триполи [Ibid. Doc. XXX.], Тивериаде [Ibid. Doc. XXXVI.], Акре [Ibid. Docs. XXVIII-XXIX.]. Как видим, не земля, а право на получение различных рент было основной собственностью больных рыцарей. Следует отметить, что такой источник доходов, как денежные ренты, был очень характерен для Иерусалимского королевства, в котором знать владела главным образом различными видами городской собственности, прежде всего рентными фьефами [См. об этом: Лучицкая С.И. Господствующий класс Иерусалимского королевства: структура, эволюция, оcбенности. М., 1989. С. 79-108 (на правах рукописи).].
